В Башкирии мастерица плетет живые цветы из бисера

В Башкирии живет удивительная мастерица Ольга Брагина. Она плетет просто потрясающие цветы из бисера. Они получаются у нее невероятно красивыми, как будто живыми. Глядя на них, трудно поверить, что такое чудо можно сделать своими руками. Кажется, что перед тобой самые настоящие розы, орхидеи, тюльпаны, фиалки, незабудки.

Мастерица поделилась с «Электрогазетой» секретами мастерства и рассказала, как ей удается плести такие чудесные цветы из бисера.

— Начала плести цветы из бисера я около четырех лет назад, — рассказывает Ольга Брагина. — Увидела в интернете фото цветов из бисера и подумала, почему бы мне не попробовать сделать что-то подобное. Я просто очень люблю шить, вязать, решила как-то разнообразить свой досуг. Поначалу, конечно, было нелегко. Но я смотрела видеоуроки и мастер-классы, находила схемы в интернете, смотрела, повторяла, училась. Сначала плела с помощью иглы, потом приобрела специальный прибор — спиннер для бисера. Плести стало намного удобнее, и получаться со временем стало гораздо лучше.

— Бисероплетение — очень трудоемкий процесс, требующий много времени. Как вам удается его находить?

— Приходится не спать ночами. У меня ведь еще и основная работа есть — в детском саду.

— Сколько времени уходит на изготовление одной цветочной композиции?

— Все от цветов зависит, их размера. Если большая композиция, около месяца. Сейчас я уже без схем плету, можно сказать, с закрытыми глазами. Руки сами знают, что делать.

— Бисер любой подходит?

— Смотря для чего, если нужно, чтобы поверхность была ровной, беру дорогой. Сейчас у меня уже накопилось много бисера разных цветов.

— Наверное, себестоимость цветов большая получается?

— Все от материала зависит, но удовольствие это дорогое. Материала нужно очень много, чтобы цветы не висели, держали форму.

— На что вы нанизываете бисер?

— На специальную тонкую проволоку. Вставляю ее в спиннер, и бисер сам на нее нанизывается. Это, конечно, упрощает процесс работы.

— Как цвета для своих цветочных композиций подбираете?

— Как душе угодно, какой цвет приглянется. Запасы бисера сейчас дома большие, есть, из чего выбрать. От настроения тоже многое зависит.

— Помимо цветов у вас еще и деревья красивые есть?

— Да, деревья в разные времена года, делала их на заказ.

— А дома у вас много цветов из бисера?

— Очень! Честно говоря, ставить уже некуда. Они у меня везде, вместо живых цветов. На окнах, шкафах, рабочем столе. Я уже и всем своим друзьям и родственникам подарила цветы. Есть у меня и самый любимый цветочек — орхидея — оранжевая с зеленым ободочком. Стоит у меня дома на видном месте, глаз радует.

— Как нужно ухаживать за цветами из бисера?

— Особый уход за ними не требуется, можно просто периодически протирать влажной салфеткой от пыли.

— Какой у них срок службы?

— Цветы долговечные. Я сначала их плету, потом собираю в композицию, обматываю, заливаю гипсом. Очень прочная конструкция получается. Для деревьев я леплю стволы из гипса, поэтапно покрываю их краской. Тоже крепкими получаются.

— Какой высоты ваши цветы?

— Фиалки — 15-20 сантиметров, розы — около 30 сантиметров, орхидеи — 40-50 сантиметров. Стараюсь делать их в натуральную величину, чтобы они были похожи на живые.

— Как вам удается делать настолько реалистичные цветы?

— Чем больше делаешь, тем лучше получается. На первые работы мне сейчас и смотреть стыдно. Их даже рядом с новыми работами не поставишь. Контраст чувствуется. Сейчас я и форму собираю совсем по-другому.

— В выставках участвуете?

— Живу я в Благовещенске, и у нас здесь ничего подобного не проводится. На выставку если только в Уфу ехать. Но времени на это нет, у меня ведь работа, не отпустят надолго.

— Ваша работа как-то связана с творчеством?

— Да, я шью детские костюмы для выступлений. В свое время выучилась на швею. Да и шью я с раннего детства. Когда занялась бисероплетением, стала использовать бисер и для украшения костюмов. Детки у нас не только на утренниках выступают, но и на городских праздниках.

Хитро плетут | Избранное#

Избранное Темы
15 мая 2020

Юлия Галанцева

Бумажные корзинки и блюда Ольги Громовой – один в один как из лозы – недавно украсили кафе Рыбинска. Узнали, что такое скрипухи, и кого мастера называют паучками

Экостиль, или бохо не представить без плетеной мебели и аксессуаров. Коврики, короба, корзины, целые столы и стулья. Из чего только не плетут мастера: ротанга, льна, джута. Нам привычна лоза. Но этим выбор не исчерпывается. Оказывается, есть поклонники плетения из бумажных трубочек. Их изделия сложно отличить от знакомых каждому корзинок из лозы.

— Мне маленькой очень нравились деревенские лукошки. Бабушка все корзины называла «скрипухи» – из-за звуков, которые они издавали. И мне очень хотелось научиться мастерить из прутьев. Бумажное плетение помогло воплотить детские мечты. Кстати, плетенки из бумажной лозы тоже приятно поскрипывают – как настоящие, – говорит Ольга Громова.

Из-под ее рук выходят интерьерные украшения: микросани, корзинки, кувшины, чайные пары, подносы, короба и коробочки. И даже целые сундуки. Плетеная армия Ольги насчитывает больше ста изделий.

Почему – бумага, а точнее, газетный лист? Это намного проще, чем плести из растений, из той же лозы. Лозу ищи, заготавливай, храни, вари. Грубое ремесло, требует много времени, сил, пространства, даже целой мастерской. А плетение из газеты напоминает урок труда в школе. И экологично – дает вторую жизнь газете, чей век удивительно короток, газета – не книга, она дольше недели не живет.

Но прочна ли корзинка из бумаги?

— Действительно, людям не верится, что бумажный поднос выдержит кило яблок. Но после обработки бумага становится очень крепкой, можно сказать, деревянной. Изделия устойчивы к износу, прекрасно моются, – объясняет Ольга.

Недавно ей доверили плести интерьерные корзины для открывшегося кафе в центре Рыбинска. Это был ее первый крупный заказ. А ведь бумагоплетение Ольга освоила недавно, чуть больше года назад. Как она сама описывает – вышла на пенсию, читала, гуляла. Наслаждалась свободой. Но заскучала. Да и не привыкла бездельничать.

— Рукоделием постоянно занималась, как многие женщины советской закалки. Кстати, среди коллег-плетельщиков преобладают люди за пятьдесят. Наше поколение приучено к рукоделию, в СССР ничего не было – ни надеть, ни украсить себя или дом. Да и времени у пенсионеров больше, – объясняет Ольга.

Впрочем, типичной домоседкой ее не назовешь. Соцсети Ольги Громовой заполнены не только плетенками. Здесь и фото из путешествий: да не пляжи, а тяжелый пеший туризм – и утро в Приэльбрусье, и высокогорные цветы. Человеку энергичному, юному душой, возраст – не только не приговор, он даже не помеха. И с интернетом пенсионерка на ты. Здесь и нашлось увлечение по душе.

— Идеи работ черпаю в сети. На Ютубе мастерицы щедро делятся наработками. Как только увидела – сразу поняла, что мое. Плетенки одновременно и красивы, и практичны. Ценю в них это.

Привлекает мастеров и быстрота, с которой пачку газет можно превратить в хорошенькую шкатулку.

— На маленькое изделие уйдет 300 трубочек. Скрутить и обработать их можно часа за три. Плести придется на следующий день – надо дать подсохнуть. И часа три на плетение. Потом изделие сохнет, покрывается лаком и – готово! – перечисляет Громова порядок действий.

Сложно ли плести из бумажной лозы? Совсем нет. Плетение повторяет приемы работы с лозой настоящей. Мастеру понадобятся тонкая газетная бумага, вязальная спица, клей, морилка на водной основе.

— А еще акриловый лак и ловкие руки. Бумагу режем на полоски 7-10 см, скручиваем на тонкую спицу, кончик заклеиваем. Трубочку обрабатываем морилкой, пропиткой лак-вода, сушим и плетем. Трубочки очень пластичные, словно кожаные. Покрасить изделие можно и готовым. Но я люблю сперва красить заготовки – тогда ваша корзина будет выглядеть натуральной, – говорит Ольга.

Ольга Громова:
Мы зовем друг друга «чокнутые плетельщики» или паучки. Мы готовы плести с утра до вечера и шутим, что эта болезнь не лечится

Вдохновение она черпает в Пинтересте – это гигантский ресурс, собирающий картинки по темам со всего света. Недавно там она увидела изящную пляжную корзинку и, недолго думая, смастерила.

— На пляж, на природу пойду – возьму с собой, чтобы в руках не нести все нужности. Ну и на рынок. А пока храню там клубки ниток. На Пинтересте так много всего интересного. Жизни не хватит воплотить все, что так хочется. Поэтому остальные хобби пока запущены, – жалуется на недостаток времени мастерица.

В Рыбинске Ольга пока не встречала собратьев по бумаге и спице. Но в интернете познакомилась с мастерами столь же увлеченными. И даже расширила географию знакомств.

— Я общалась с жителями Канады, Калифорнии, Аргентины, Англии, Германии, Польши, Греции, Израиля, Испании, – говорит Ольга. – У нас настоящие мировые посиделки – полезные и душевные. Хвала мировой паутине! Мы зовем друг друга «чокнутые плетельщики» или паучки. Мы готовы плести с утра до вечера и шутим, что эта болезнь не лечится. Бросить мне пока не хотелось ни разу. Даже если что- то не ладилось. Творческие кризисы, судя по рассказам плетельщиков, случаются со всеми. Когда не плетется, крутим трубочки. Запас всегда пригодится.

Плетеные вещи излучают тепло и уют, поэтому многим нравятся, уверена Ольга. В ее планах – сувениры для туристов с рыбинской тематикой. Чем еще заниматься в самоизоляции, если не рукоделием – размеренным, успокаивающим. И плетенки Ольги с рыбками обязательно найдут своего покупателя.

наши люди развитие

Комментарии
Отправляя комментарий, я даю согласие на обработку персональных данных.

Новости по теме

Пристальный взгляд на «Потерянное изображение 17» Ольги де Амараль

Я не знала, чего ожидать, когда начала летнюю стажировку в музее де Янга в отделе костюмов и текстиля. Я был одновременно нервным и взволнованным. Я беспокоился, что пространство может оказаться недоступным для меня как студента бакалавриата. Эта возможность была особенной для меня, поскольку я изучал антропологию в Калифорнийском университете в Беркли; работа в Музее изящных искусств Сан-Франциско казалась мне мечтой. Одной из моих задач было провести исследование выбранного мною объекта. Я искал интригующий фрагмент из Латинской Америки, так как считал важным привнести в свое исследование свой мексиканско-американский культурный опыт. Когда я увидел 9 Ольги де Амараль0003 Lost Image 17 , я знал, что нашел свою музу.

Ольга де Амарал (1932–) — художник по текстилю из Боготы, Колумбия. Она изучала архитектуру в Соединенных Штатах, прежде чем вернуться в Боготу, чтобы заняться своим ремеслом. С самого начала карьеры Амарал ее работа была продолжением ее личности. Основываясь на традиционном мастерстве латиноамериканского ткачества, которое обычно считалось «женской работой», Амарал раздвигает границы того, что мы определяем как «изобразительное искусство». В ее тканях переплетаются отражения культуры, пола и того, как мы понимаем свое место в мире. Изучая Амарал, я лучше понял как политический, так и социальный вес, который может нести ткань.

Ольга де Амараль, Lost Image 17 , 1992. Холст, акриловая краска, накладное золото и серебро; полотняное переплетение, косое переплетение, 42 x 61 дюйм (106,7 x 154,9 см). Музеи изящных искусств Сан-Франциско, Anonymous Gift, 1994.178

Lost Image 17 лучше всего можно описать как скульптурный текстиль. Изделие массивное и состоит из льняной сетчатой ​​структуры, окрашенной акрилом и покрытой фирменным золотым и серебряным листом Amaral. Потерянное изображение 17 был закончен в 1992 году и последний раз был выставлен на выставке de Young в 2018 году. Это одна из более поздних, более мягких работ в серии Lost Images Амарала. Это яркий пример замысловатого фактурного стиля, которым она наиболее известна. Фотографии этого не передают. Только когда у меня была возможность увидеть Lost Image 17 лично, я смог полностью осознать его силу. Он состоит из медного, желтого и зеленоватого прямоугольника омбре с бахромой внизу. На свету он переливается серебряными и золотыми нотками, как рыбья чешуя. Слои льна и акрила делают изделие физически жестким, но при этом живым в своем визуальном мерцании. Как блестящее украшение, Lost Image 17 — маяк. Дескриптор заголовка «Потерянный» кажется противоречивым, учитывая его присутствие, но мне понравился этот загадочный контраст. Нетрудно понять, что Амарал рассматривает ремесло и изобразительное искусство как одно и то же.

Ольга де Амараль, Lost Image 17 (детали), 1992 г. Холст, акриловая краска, накладное золото и серебро; полотняное переплетение, косое переплетение, 42 x 61 дюйм (106,7 x 154,9 см). Музеи изящных искусств Сан-Франциско, Anonymous Gift, 1994.178

Работа Амарала придала мне сил. Я восхищался ее смелостью. Учитывая период времени, когда она начала работать, я могу представить себе тяжелую битву, с которой она столкнулась с западными идеалами «высокого искусства». Тем не менее, она продолжила. В своей статье Женщины-иконоборцы в Artland писатель Энтони Джаннелли задает следующий вопрос:

Этот вопрос относится к более широкому комментарию того, какие произведения искусства и художники общество считает ценными и достойными признания. Почему произведение искусства нравится Lost Image 17 «ремесло по своей сути» определяет его культурную ценность? Какая историческая динамика силы стоит за тем, чтобы ткачество не признавалось изобразительным искусством? Хотя то, как мы воспринимаем навыки и ценность, меняется, чтобы в большей степени включать различные точки зрения, я чувствовал, что важно помнить об этом понятии при проведении моего исследования. В этом контексте мы также можем критиковать Амарала. У нее была возможность сделать карьеру художника, но сколько ремесленников, особенно ткачей, остались неузнанными? Я задаю этот вопрос, чтобы подчеркнуть, что мы всегда должны критически относиться к работе, которой занимаемся.  

Во время моей стажировки сотрудники музея изменили мое восприятие, превратив отдел текстиля в инклюзивное и гостеприимное пространство, а работа Амарала побудила меня исследовать свою идентичность как американца мексиканского происхождения и то, как я соотношу свой культурный опыт с моим искусством. Я надеюсь воплотить ее решимость и сияние в своей жизни. Lost Image 17 – это свидетельство многих историй, которые несут ткани, и того, что они могут рассказать нам о нас самих и о мире. Хотя поначалу они могут быть скрыты, эти истории существуют, задерживаясь под тканью.

Текст Джульетты Фуэнтес Ролл, стажера текстильщика, художника и студентки.

Узнайте больше о костюмах и текстильном искусстве.

Ссылки 

Джаннелли, Энтони. (2021, 25 июня). «Женщины-иконоборцы: Ольга де Амараль». Artland , 25 июня 2021 г. https://magazine.artland.com/female-iconoclasts-olga-de-amaral/.

Жанейро, Ян. «Ольга де Амарал: художник как алхимик». Журнал дизайна поверхностей , весна 1989 г.

Museo de Arte Moderno de Bogotá.

Ольга де Амарал: Cuatro Tiempos . Museo de Arte Moderno de Bogotá, 1994.

Талли, Чарльз. «Ольга де Амараль».

Armitano Arte 14. Богота: 1992.

Ольга де Амарал: Соткать скалу

Художественный музей Крэнбрука – подходящее место для этой ретроспективной выставки многолетних исследований материала, цвета и формы, колумбийская художница Ольга де Амараль (р. 1932, Богота). Выставка была организована Анной Уокер, помощником куратора декоративно-прикладного искусства, ремесел и дизайна в Музее изящных искусств в Хьюстоне, где выставка возникла, и Лаурой Мотт, старшим куратором современного искусства и дизайна в Художественном музее Крэнбрука. Это было здесь, в Крэнбрукской академии художеств в 1954, что Ольга де Амараль впервые попробовала себя в ткачестве. Как она описывает в недавнем интервью, представленном на выставке, момент пересечения основы и утка был моментом откровения, положившего начало путешествию продолжительных исследований в области волокон.

Выставка проходит в хронологическом порядке через работы Амарал, от ее самых ранних настенных ковров конца 1960-х годов до инсталляций на основе волокна последнего десятилетия. Этот объем дает широкие возможности для отслеживания двух основных событий в ее творчестве. Во-первых, это желание отойти от поддержки стены — центральной формы гобелена — и исследовать потенциал объемов, подвешенных в пространстве самой галереи. Особенно ярким примером этого является Columna en pasteles  (Колонка пастелью; 1972). Он представляет собой неплотно сплетенную сеть из шерсти и шнуров из конского волоса — некоторые плотно обернуты оливково-зеленым волокном, а другие — бледно-лилового цвета, — которая ниспадает каскадом в слегка закрученный, утолщающийся столб, собираясь на полу. Эта неравномерная сетка периодически перемежается широкими лентами грубой ткани, сплетенными в полосы небесно-голубого, каштанового, угольного и того же лавандового и оливково-зеленого цветов.

Вдалеке от стены драпированный тканый объем сначала воспринимается как своего рода нежный гигант, заставляющий зрителей казаться карликами своим почти девятифутовым ростом. В то же время большие размеры открытой сетки напоминают увеличенное изображение, обеспечиваемое портативным увеличительным счетчиком нитей. Эффект переворачивает ранее описанное отношение — зритель теперь больше, чем в жизни, тщательно оценивая поверхность с помощью оптического устройства. Этот сдвиг в перспективе превращает колонку в медитацию на самом ткачестве: зрителю предлагается стать свидетелем продолжающегося ниспровержения успокаивающих ритмов ткани полотняного переплетения, когда сетка расширяется и сжимается, а цвета перескакивают между обернутыми элементами и ткаными. .

Наряду с исследованием трехмерной формы Амарала, можно наблюдать второе развитие в растущем экспериментировании с материалами — как за счет использования веществ, не связанных напрямую с традиционными представлениями о ткачестве, таких как сусальное золото и тонкие листы пластика, так и за счет применения знакомых материалов способами, которые переворачивают с ног на голову традиции ткачества. Принятие этих отражающих веществ, в частности, свидетельствует о заинтересованности художника в расширении возможностей восприятия, предоставляемых обычными ткаными предметами. Amaral исследует взаимодействие матовых и светящихся поверхностей в  Lienzo ceremonial 6  (Ceremonial Canvas 6; 1989). Здесь вытянутый прямоугольник, состоящий из тонких позолоченных горизонтальных полос, образует основу для тонкой сети льняных нитей, окрашенных в насыщенные красные, пурпурные и синие цвета. Накопленные слои свисающих волокон постепенно затеняют блестящую поверхность под ними, пока не становятся сплошной шкурой, интенсивность ее цвета неуклонно растет за счет нагромождения отдельных нитей.

Хотя сама Амарал приписывает заметное присутствие золота в своих работах с начала 1980-х годов до ее знакомства с японской техникой кинцуги (24), это субстанция, неразрывно связанная с прошлым и настоящим Колумбии. В то время как настенная этикетка для работы 1986 года под названием Tierra y oro 2  (Земля и золото 2) намекает на эту «долгую и сложную историю», определяя европейское стремление к этому материалу как центральный мотив завоевания, она позиционирует работу Амарала в первую очередь в связи с доконтактной металлургией, которую практикуют муиска и другие группы коренных народов этого региона. В конце концов, однако, эффект от использования золота Амаралом меньше напоминает предметы, созданные художниками из числа коренных народов, чем удивительные позолоченные интерьеры церквей, построенных по приказу испанцев, чей добывающий колониализм проложил путь для более позднего прибытия. многонациональных золотодобывающих компаний, которые наносят ущерб экосистемам Колумбии и сообществам, которые сегодня зависят от них.

Если колониальное правление разрушило многие структуры, которые были неотъемлемой частью образа жизни коренных народов, оно не могло уничтожить богатое наследие их ткацкой практики. Тем не менее, в то время как кураторы используют золото как средство связать работы Амарала с искусством доконтактного прошлого, отношение художника к традициям ткачества коренных народов на самой выставке остается неоднозначным. Хотя ее художественная работа с текстилем началась в Мичигане, Амарал вернулась в Колумбию в 1955 году, прежде чем создавать предметы, которые появляются в шоу. Там она открыла ателье по производству текстиля для дизайна интерьера, а также линию модной одежды на основе manta guajira , разновидность струящейся туники, традиционно сотканной племенами вайуу с полуострова Гуахира в северной Колумбии и Венесуэле (14). Это поднимает вопросы не только о формальных качествах работы Амарала, поскольку она связана с традициями ткачества коренных народов, которые также изменились благодаря экспериментам с новыми материалами в течение двадцатого века, но и об отношениях художника как привилегированного белого колумбийца. к коренному населению в более широком смысле.

Лаконичный подход выставки к острым темам присвоения и этнической идентичности в Колумбии симптоматичен более широкому подходу к изображению художницы и ее творчества. В то время как каталог кратко упоминает о насилии середины века, которое побудило Амарал покинуть страну своего рождения, чтобы продолжить образование в Соединенных Штатах (13), и влияние этой политической нестабильности на доступность традиционных материалов художника (26), выставка в основном избегает участия в истории самой Колумбии (и его настенные этикетки не воспроизводятся на испанском языке, что является упущенной возможностью пообщаться с испаноязычным сообществом Metro Detroit). Это упущение особенно бросается в глаза, учитывая то, как работы Амарала так часто связаны — через цветовую схему, материал и, в случае работ для конкретных мест, размещение — с колумбийской землей. Непростым и неотложным контрапунктом этому аполитическому нарративу об укорененности является история той же земли: подобно европейскому вторжению за столетия до него, беспорядки середины двадцатого века подпитывали циклические модели насилия, которые вытеснили (и продолжают вытеснять) миллионы людей из других стран. Колумбия, в том числе непропорционально большое количество представителей коренных народов, расположенных в тех самых сельских ландшафтах, которые так вдохновили Амарала.

Акцент на определенные формальные качества, а не на недавний исторический контекст, позволяет кураторам этой выставки уделить внимание соотнесению работ художника с более знакомыми ориентирами, взятыми из расширяющегося канона современного искусства. Часть этой истории разворачивается параллельно с развивающимся статусом «ремесла» — особенно гендерных практик, таких как ткачество — в рамках этого канона в целом. Проведя связь с творчеством американского скульптора Рут Асава (1926–2013) является одним из примеров: ее включение в каталог служит для того, чтобы подчеркнуть, что работы Амарал также стирают строгие границы между ремеслом и изобразительным искусством (26). Точно так же использование Амаралом волокна и масштаб вмешательств полученных работ как в пространство галереи, так и в более крупный ландшафт вдохновляют на связь с работами Фреда Сэндбэка (1943–2003), Христо (1935–2020) и Жанны-Клод ( 1935–2009) (34–35).

На самой выставке это стремление контекстуализировать Амарал наиболее очевидно в тексте на стене для  Agujero negro (Черная дыра; 2016). Это объясняет, как работа переворачивает с ног на голову формальное сходство с беспредметными модернистскими картинами, такими как Малевич «Черный круг » 1924 года: оттягивание полотна свисающих волокон обнажает более глубокий слой нитей, на которых дополнительные нарисованные детали превращают титульную фигуру в солнце. Эта техника нанесения пигмента непосредственно на волокно характерна, пожалуй, для самой привлекательной недавней работы Амарала. В Brumas (Mists; 2013) Амарал использует вариант похожей на холст конструкции, которую она позже исследовала в Agujero negro  подвесив к потолку несколько слоев ярко окрашенных нитей, чтобы получились прозрачные треугольные призмы. Отдельные формы, нарисованные в разных местах на каждом из этих слоев, предполагают форму внутри формы — геометрические объемы, которые материализуются и дематериализуются в зависимости от угла зрения. Эти универсализирующие исследования человеческого восприятия, в которых гармонично сочетаются движения Амарала и от стены, и от традиционного ткацкого материала, обеспечивают четкую связь с целями оп-арта и, как отмечается в каталоге, с творчеством венесуэльского художника Хесуса Рафаэля Сото. (1923–2005), чьи собственные исследования проницаемой формы нашли аналогичное выражение в плотных сетках подвесных тросов (35).