Двенадцать стульев это сироты: – Новая партия старушек? –… (Цитата из книги «Двенадцать стульев» Илья Ильф, Евгений Петров)
На стене клопы сидели И на солнце щурились, Фининспектора узрели – Сразу окочурились… В центре земли эти частушки вызвали бурную деятельность. В трубе послышался страшный рокот. Не то это были громовые аплодисменты, не то начали работать подземные вулканы. Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по-гурмански крутил головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил: – Такую капусту грешно есть помимо водки. – Новая партия старушек? – спросил Остап. – Это сироты, – ответил Альхен, выжимая плечом инспектора из кухни и исподволь грозя сиротам кулаком. – Дети Поволжья? Альхен замялся. – Тяжелое наследие царского режима? Альхен развел руками: мол, ничего не поделаешь, раз такое наследие. – Совместное воспитание обоих полов по комплексному методу? Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем Бог послал. В этот день Бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок. – Сашхен, – сказал Александр Яковлевич, – познакомься с товарищем из губпожара. Остап артистически раскланялся с хозяйкой дома и объявил ей такой длиннющий и двусмысленный комплимент, что даже не смог довести его до конца. Сашхен – рослая дама, миловидность которой была несколько обезображена николаевскими полубакенбардами, тихо засмеялась и выпила с мужчинами. – Пью за ваше коммунальное хозяйство! – воскликнул Остап. Обед прошел весело, и только за компотом Остап вспомнил о цели своего посещения. – Отчего, – спросил он, – в вашем кефирном заведении такой скудный инвентарь? – Как же, – заволновался Альхен, – а фисгармония? – Знаю, знаю, вокс гуманум. Но посидеть у вас со вкусом абсолютно не на чем. Одни садовые лоханки. – В красном уголке есть стул, – обиделся Альхен, – английский стул. Говорят, еще от старой обстановки остался. – А я, кстати, не видел вашего красного уголка. Как он в смысле пожарной охраны? Не подкачает? Придется посмотреть. – Милости просим. Остап поблагодарил хозяйку за обед и тронулся. В красном уголке примусов не разводили, временных печей не было, дымоходы были в исправности и прочищались регулярно, но стула, к непомерному удивлению Альхена, не было. Бросились искать стул. Заглядывали под кровати и под скамейки, отодвинули для чего-то фисгармонию, допытывались у старушек, которые опасливо поглядывали на Пашу Эмильевича, но стула так и не нашли. Паша Эмильевич проявил в розыске стула большое усердие. Все уже успокоились, а Паша Эмильевич все еще бродил по комнатам, заглядывал под графины, передвигал чайные жестяные кружки и бормотал: – Где же он может быть? Сегодня он был, я видел его собственными глазами! Смешно даже. – Грустно, девицы, – ледяным голосом сказал Остап. – Это просто смешно! – нагло повторял Паша Эмильевич. Но тут певший все время пеногон-огнетушитель «Эклер» взял самое верхнее фа, на что способна одна лишь народная артистка республики Нежданова, смолк на секунду и с криком выпустил первую пенную струю, залившую потолок и сбившую с головы повара туальденоровый колпак. За первой струей пеногон-огнетушитель выпустил вторую струю туальденорового цвета, повалившую несовершеннолетнего Исидора Яковлевича. После этого работа «Эклера» стала бесперебойной. К месту происшествия ринулись Паша Эмильевич, Альхен и все уцелевшие Яковлевичи. – Чистая работа! – сказал Остап. – Идиотская выдумка! Старухи, оставшись с Остапом наедине, без начальства, сейчас же стали заявлять претензии: – Брательников в доме поселил. Обжираются. – Поросят молоком кормит, а нам кашу сует. – Все из дому повыносил. – Спокойно, девицы, – сказал Остап, отступая, – это к вам из инспекции труда придут. Старухи не слушали. – А Пашка-то Мелентьевич, этот стул он сегодня унес и продал. Сама видела. – Кому? – закричал Остап. – Продал – и все. Мое одеяло продать хотел. В коридоре шла ожесточенная борьба с огнетушителем. Наконец человеческий гений победил, и пеногон, растоптанный железными ногами Паши Эмильевича, выпустил последнюю вялую струю и затих навсегда. Старух послали мыть пол. Инспектор пожарной охраны пригнул голову и, слегка покачивая бедрами, подошел к Паше Эмильевичу. – Один мой знакомый, – сказал Остап веско, – тоже продавал государственную мебель. Теперь он пошел в монахи – сидит в допре. – Мне ваши беспочвенные обвинения странны, – заметил Паша Эмильевич, от которого шел сильный запах пенных струй. – Ты кому продал стул? – спросил Остап позванивающим шепотом. Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами. – Перекупщику, – ответил он. – Адрес? – Я его первый раз в жизни видел. – Первый раз в жизни? – Ей-богу. – Набил бы я тебе рыло, – мечтательно сообщил Остап, – только Заратустра не позволяет. Ну, пошел к чертовой матери. Паша Эмильевич искательно улыбнулся и стал отходить. – Ну, ты, жертва аборта, – высокомерно сказал Остап, – отдай концы, не отчаливай. Перекупщик что, блондин, брюнет? Паша Эмильевич стал подробно объяснять. Остап внимательно его выслушал и окончил интервью словами: – Это, безусловно, к пожарной охране не относится. В коридоре к уходящему Бендеру подошел застенчивый Альхен и дал ему червонец. – Это сто четырнадцатая статья Уголовного кодекса, – сказал Остап, – дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Но деньги взял и, не попрощавшись с Александром Яковлевичем, направился к выходу. Дверь, снабженная могучим прибором, с натугой растворилась и дала Остапу под зад толчок в полторы тонны весом. – Удар состоялся, – сказал Остап, потирая ушибленное место, – заседание продолжается! Глава 9 Где ваши локоны? В то время как Остап осматривал 2-й дом Старсобеса, Ипполит Матвеевич, выйдя из дворницкой и чувствуя холод в бритой голове, двинулся по улицам родного города. По мостовой бежала светлая весенняя вода. Стоял непрерывный треск и цокот от падающих с крыш брильянтовых капель. Воробьи охотились за навозом. Солнце сидело на всех крышах. Золотые битюги нарочито громко гремели копытами по обнаженной мостовой и, склонив уши долу, с удовольствием прислушивались к собственному стуку. На сырых телеграфных столбах ежились мокрые объявления с расплывшимися буквами: «Обучаю игре на гитаре по цифровой системе» и «Даю уроки обществоведения для готовящихся в народную консерваторию». Взвод красноармейцев в зимних шлемах пересекал лужу, начинавшуюся у магазина Старгико и тянувшуюся вплоть до здания губплана, фронтон которого был увенчан гипсовыми тиграми, победами и кобрами. Ипполит Матвеевич шел, с интересом посматривая на встречных и поперечных прохожих. Он, который прожил в России всю жизнь и революцию, видел, как ломался, перелицовывался и менялся быт. Он привык к этому, но оказалось, что привык он только в одной точке земного шара – в уездном городе N. |
Меня сенат не уполномочил.
Приехав в родной город, он увидел, что ничего не понимает. Ему было неловко и странно, как если бы он и впрямь был эмигрантом и сейчас только приехал из Парижа. В прежнее время, проезжая по городу в экипаже, он обязательно встречал знакомых или же известных ему с лица людей. Сейчас он прошел уже четыре квартала по улице Ленских событий, но знакомые не встречались. Они исчезли, а может быть, постарели так, что их нельзя было узнать, а может быть, сделались неузнаваемыми, потому что носили другую одежду, другие шляпы. Может быть, они переменили походку. Во всяком случае, их не было.Автор «12 стульев» Илья Ильф стал знаменит, когда жил в Сретенском переулке: metodika_rki — LiveJournal
дом №1 по Сретенскому переулку, где в середине 1920-х жил Илья Ильф
Сретенский переулок в Москве – это маленькая улочка в 2 дома, которая соединяет Милютинский переулок и Большую Лубянку. Перед нами дом №1 по Сретенскому переулку. Этот дом имеет общий внутренний двор со зданием, где располагается Учебный центр русского языка.
Это соседние дома.
В середине 1920-х годов здесь жил Илья Арнольдович Файзильберг, известный нам под псевдонимом Илья Ильф. Соседом его был Юрий Олеша, автор «Трех толстяков». Долгое время оба писателя, не москвича, ютились в одних и тех же каморках. Вначале это было общежитие редакции газеты «Гудок», потом здание типографии, наконец, уже будучи женатыми, получили маленькие, но отдельные квартирки в плохоньком флигельке в этом переулке. По некоторым сведениям, они жили в кв 24 дома, который стоял во дворе дома №1 по Сретенскому переулку. Домик снесли в 2003 году.
По некоторым сведениям Илья Ильф жил в доме, который стоял во дворе дома №1 по Сретенскому переулку
Писатели жили настолько бедно, что им приходилось делить не только быт, но и единственные парадные брюки, которые они каждый раз бережно носили и передавали друг другу по необходимости. Однако парадность брюк замечали только сами Ильф и Олеша. Как-то раз их супруги затеяли уборку и, приняв брюки за ветошь, до блеска натерли ими пол коммунальной квартиры.
Юрий Олеша и Илья Ильф (справа), 1923 год
Так совпало, что именно здесь (проживая в Сретенском переулке) оба писателя стали знаменитыми. Ильф из никому не известного сотрудника газеты превратился в автора знаменитого произведения «Двенадцать стульев».
«12 стульев» в первом журнальном издании «30 дней». 1928 год, рисунки художника М.Черемных
Идея романа принадлежит Валентину Катаеву, родному брату Евгения Катаева (псевдоним Евгений Петров), второго автора «Двенадцати стульев». Все они работали в газете «Гудок», когда Катаев предложил Петрову и Ильфу написать веселый роман из современной жизни.
Есть версия, что прототипом Ипполита Матвеевича стал миллионер Николай Стахеев. Перед Первой Мировой войной и за несколько лет до революции он принял решение уехать во Францию, чтобы спасти свои капиталы. При этом часть денег и драгоценностей он спрятал в тайниках своего особняка на Новой Басманной. Поговаривали, что за границей Стахеев, будучи заядлым игроком, проигрался и лишился большей части своих денег.
Тогда купец решил вернуться в Россию, чтобы проникнуть в свой московский дом и забрать спрятанные сокровища.
Прототип Кисы Воробьянинова — Николай Дмитриевич Стахеев (1852—1933) — купец 1-й гильдии, золотопромышленник, меценат, племянник художника Ивана Шишкина, страстный игрок.
В 1918-м он тайно приехал в Москву, пробрался в свой бывший (уже национализированный советской властью) особняк и опустошил часть своих тайников. Однако на выходе его задержали чекисты. Допрашивал Стахеева сам Дзержинский. Говорят, Стахеев каким-то невероятным образом смог уговорить Железного Феликса пойти на сделку: ему разрешили свободно уйти в обмен на то, что он рассказал о других своих тайниках. Якобы часть драгоценностей Стахеева пошла на строительство Центрального дома культуры железнодорожников Москве. Эта история была напечатана в газете «Гудок».
Евгений Петров вспоминает: Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура. Для него у нас была одна фраза «Ключ от квартиры, где деньги лежат».
Но бендер постепенно стал выпирать из приготовленных для него рамок, приобретая все большее значение. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы обращались с ним как живым человеком и часто сердились на него за его нахальство, с которым он пролезал почти в каждую главу.
Но бендер постепенно стал выпирать из приготовленных для него рамок, приобретая все большее значение. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы обращались с ним как живым человеком и часто сердились на него за его нахальство, с которым он пролезал почти в каждую главу. 2-е издание романа «12 стульев». 1929 год
Семен Гехт вспоминает, как Ильф, получив авторские экземпляры «Двенадцати стульев», купил на Петровке ликер и позвал гостей. Они распили этот ликер в бедно обставленной квартирке на 2ом этаже в Сретенском переулке, закусывая соленым огурцом. Снизу доносились дразнящие ароматы. Там, на первом этаже, помещалась артель, которая коптила колбасы.
Илья Ильф (слева) с писателем Семеном Гехтом в Парке культуры и отдыха, 1933 год, фото А.Казачинского
Прототип особняка Кисы Воробьянинова.
Знаменитый сюжет романа про дом престарелых списан с дома №11 в Армянском переулке. Здесь часто ходили 2 молодых журналиста газеты «Гудок» Ильф и Петров.
Этот дом в 10 минутах пешком от Сретенского переулка, где жил Ильф. Дом послужил прототипом особняка Кисы Воробьянинова. Сейчас здесь Международный Детский фонд.
Дом №11 в Армянском переулке в Москве — Прообраз 2-го Дома социального обеспечения Старгубстраха, особняк Кисы Воробьянинова
Мы все помним 2-й Дом социального обеспечения Старгубстраха! Застенчивый завхоз-ворюга Альхен со своими прожорливыми родственниками, старушки в платьях мышиного цвета, ворстистые одеяла, с одной стороны которых была выткана надпись «Ноги», меблировка, состоявшая исключительно из садовых скамеек, двери с тяжелыми механизмами, одна из которых на выходе «дала Остапу толчок в полторы тонны весом». А лозунги из столовой «Мясо вредно!».
«Это тоже сироты» — говорит Альхен (голубой воришка). Кадр из фильма Марка Захарова «12 стульев»
Известна даже история о том, как этот дом попал в роман, она описана в воспоминаниях Михаила Львовича Штиха, коллеги Ильфа и Петрова по «Гудку»:
«Было так.
Мы с Ильфом возвращались из редакции домой и, немножко запыхавшись на крутом подъеме от Солянки к Маросейке, медленно шли по Армянскому переулку… Поравнялись с чугунно-каменной оградой, за которой стоял старый двухэтажный особняк довольно невзрачного вида. Он чем-то привлек внимание Ильфа, и я сказал, что несколько лет назад здесь была богадельня. И, поскольку пришлось к слову, помянул свое случайное знакомство с этим заведением. Я в то время был еще учеником Московской консерватории, меня уговорили принять участие в небольшом концерте для старух… К моему удивлению, Ильф очень заинтересовался этой явно никчемной историей. Он хотел ее вытянуть из меня во всех подробностях. А подробностей-то было — раз, два и обчелся. Я только очень бегло и приблизительно смог описать обстановку дома. Вспомнил, как в комнату, где стояло потрепанное пианино, бесшумно сползались старушки в серых, мышиного цвета, платьях и как одна из них после каждого исполненного номера громче всех хлопала и кричала «Биц!» Ну, и еще последняя, совсем уж пустяковая деталь: парадная дверь была чертовски тугая и с гирей-противовесом на блоке.
Я заприметил ее потому, что проклятая гиря — когда я уже уходил — чуть не разбила мне футляр со скрипкой. Вот и все. Случайно всплывшая «музыкальная тема» могла считаться исчерпанной… Прошло некоторое время, и, читая впервые «Двенадцать стульев», я с веселым изумлением нашел в романе страницы, посвященные «2-му Дому Старсобеса». Узнавал знакомые приметы: и старушечью униформу, и стреляющие двери со страшными механизмами; не остался за бортом и «музыкальный момент», зазвучавший совсем по-иному в хоре старух под управлением Альхена…».Дом призрения в Армянском переулке, 11
История дома №11 в Армянском переулке связана с князем Милославским, Петром Первым, с возвышением династии знаменитых Орловых-фаворитов Екатерины второй, с поэтом Тютчевым. Но об этом следующих сериях. А с 1831 года и до революции в этом доме находился «Дом призрения Горихвостова»: основан он был преимущественно на пожертвования военного в отставке, путешественника, мецената и благотворителя Дмитрия Петровича Горихвостова.
В XIX веке этот дом призрения был устроен с максимальными удобствами. В одной его части жили девицы и одинокие вдовы, в другой — вдовы с детьми: им полагались небольшие квартиры. Помимо предоставления жилья, Горихвостов полностью обеспечивал своих подопечных всем необходимым: едой, питьевой водой и квасом, снабжал дровами и углем, а также выдавал ежемесячное пособие в два рубля. Один из современников писал: «Харчи простые, но здоровые и сытные, щи с мясом, каша, жареный картофель… Хлеб собственного печенья, равно как и квас, положительно великолепные, а также огурцы собственного соленья».
Судя по воспоминаниям и страницам романа, жизнь в дореволюционной богадельне была очевидно лучше, чем в советском Доме соцобеса: после революции особняк некоторое время функционировал в прежнем ключе, но был переименован в «Дом соцобеспечения имени Н.А.Некрасова», затем имени Ленина. Позднее был отдан под нужды разных организаций, а с 1987 года здесь находится Международный детский фонд.
Илья Ильф с 3-им изданием романа «12 стульев», фото Елеазара Лангмана
Роман «12 стульев» был написан за рекордный срок – несколько месяцев.
Основная работа велась с сентября по декабрь 1927 года. В январе 1928 года роман уже отдали в печать.
Так же студенты курсов профессиональной переподготовки «Методика преподавания русского языка как иностранного» получают новую профессию за 3 месяца. В Учебном центре русского языка МГУ любят поработать. Особенно наши преподаватели-методисты РКИ не дают соскучится своим ученикам. Раз в 2 недели, и то и каждую проводят вебинары, практикумы, круглые столы, консультации, мастер-классы, лектории, прямые эфиры. А раз в год еще и международный форум РКИ! Чтобы получить новую профессию Преподаватель русского языка как иностранного , нужно потрудиться. Даже если обучение длится всего 3 месяца.
Список источников:
- Колосов А.В. Лубянский треугольник. М.: Конконтент, 2010
- Москва и москвичи в фотографиях Ильи Ильфа. М.: Издательство «Ломоносовъ», 2011
- Гехт С. Семь ступеней/ Сборник воспоминаний об И.Ильфе и Е.Петрове. Составители Г. Мунблит, А.Раскин. М. , «Советский писатель», 1963.
- Штих М. (М. Львов). В старом «Гудке»/ Сборник воспоминаний об И.Ильфе и Е.Петрове. Составители Г. Мунблит, А.Раскин. М., «Советский писатель», 1963.
- «В Москве легко смеяться». Шесть столичных адресов Ильи Ильфа\ статья 10 июля 2020\ https://www.mos.ru/news/item/76789073/
, «Советский писатель», 1963. Рецензия на фильм «Двенадцать стульев» (1970)
Рецензии
Роджер Эберт
Мел Брукс, Рон Муди и Фрэнк Ланджелла.
Сейчас трансляция на:
Powered by
Просто смотрю
Как бы вы сняли эту сцену? Дом ДеЛуиз играет обезумевшего от жадности русского православного священника, который украл стул, в сиденье которого, возможно, зашито целое состояние. Преследуемый двумя другими охотниками за удачей, он каким-то образом находит сверхчеловеческую силу, чтобы взобраться прямо на склон горы. Кроме того, он разрывает стул в клочья и не находит внутри никакого состояния. Что еще хуже, он не знает, как забрался на гору, и не думает, что сможет снова спуститься.
Он восклицает: «О, Господи, ты такой СТРОГИЙ».
Не могли бы вы поставить над ним камеру? Или пойти с крупным планом? Или что? Мэл Брукс, который, вероятно, разбирается в комедийных фильмах лучше, чем кто-либо со времен немого кино, разыгрывает сцену у подножия горы, и все, что мы видим, — это вспышку лысины ДеЛуизы. Всего лишь вспышка, как мы слышим строчку.
Реклама
Я не ожидаю, что в печати это покажется очень забавным, но я хотел указать на это, потому что каким-то образом, если вы сможете проникнуть внутрь этого кадра, вы сможете понять, почему Брукс такой смешной. Персонаж ДеЛуиз наполнен жадностью и ненавистью к тем, кто украдет его кресло. Он священник, который с радостью продаст свою душу или что-нибудь еще ради прибыли. В нем нет ни капли милосердия или доброты.
И все же, когда он кричит, слова полны муки, полны горького осознания того, что стул действительно пуст и что Бог обманул его, что в самой своей алчности он становится человеком.
А тут просто вспышка лысины. Ни крупного плана его лица, ни воздетых к небу рук. Всего лишь мимолетный кадр с середины горы, показывающий эту лысую голову, и кадр одновременно патетический и забавный, жестокий и теплый. И именно на этой тонкой нити балансирует «Двенадцать стульев».
Мел Брукс вырос как режиссер со времен «Продюсеров» (1968), я думаю. «Продюсеры» были одним из самых смешных фильмов, когда-либо созданных, и его искусство будет изучаться еще долго после того, как «Анну тысячи дней» нарежут, чтобы сделать медиаторы для укулеле. Но «Двенадцать стульев» — это больше, чем просто смешно. Это приводит к полному расцвету отношения Брукса.
Он считает, что человек безгранично испорчен и испорчен, что пьяницам нравится пинать сирот, что жадность важнее в схеме вещей, чем благотворительность, и что, если представится возможность, твой лучший друг с радостью продаст тебя, если есть хоть копейка. это для себя. У. К. Филдсу понравился бы этот фильм.
Но Брукс не довольствуется простым цинизмом или простой враждебностью Филдса.
На этот раз он выходит за рамки комедии и доходит до пафоса. Итак, несмотря на то, что «Продюсеры» были веселыми, да, «Двенадцать стульев» — более полноценная работа, потому что в ней комедия используется не только для смеха, но и как инструмент для изучения состояния человека.
История Брукса основана на русской классике о человеке, мать которого на смертном одре признается, что спрятала семейное состояние в сиденье одного из 12 стульев. Идея заключалась в том, чтобы спрятать драгоценности от недавно победившей революции. Но, увы, стулья разбросаны. И вот жадный сын (Рон Муди) сбегает со смертного одра матери и начинает погоню по всей России в поисках этого стула. Его сопровождает молодой дворянин (Фрэнк Ланджелла), чье аристократическое происхождение подходит ему только для того, чтобы ездить на лошадях и хорошо выглядеть. И они соревнуются со скупым священником, который тоже сбежал от постели прихожанки, снедаемый жадностью к драгоценностям.
Реклама
Таким образом,
«Двенадцать стульев» относятся к основному комедийному жанру погони.
Но большую часть своей силы он черпает из характера, а не из ошибок. Когда ДеЛуиз взывает к Господу (в строке, которая наверняка станет такой же известной, как «Если у тебя есть, выставляй напоказ»), мы понимаем глубину его одержимости. И когда 52-летний сын старухи идет прямо по канату, чтобы вырвать один из стульев у воздушного гимнастки, Брукс нашел еще одну идеальную метафору.
Фильм наполнен ими. Сам Брукс появляется в эпизодической роли рабски обожающего слугу сына, унижающего своего хозяина одним лишь поклонением. Ланджелла играет несколько неблагодарного натурала, чье здравомыслие не дает другим улететь в другие страны или даже в другие фильмы. Тем не менее, он так же целеустремленно циничен, как и все остальные, и это его идея, чтобы Грюм инсценировал эпилептический припадок перед статуей Достоевского. («Дайте нам ваши пожертвования, пожалуйста, чтобы помочь излечить эту болезнь, от которой даже великий Достоевский» и т. д.).
«Двенадцать стульев» — это фильм, который улучшается после размышлений.
Вы ожидаете, что будете много смеяться, потому что видели «Продюсеров». И вы действительно много смеетесь — возможно, до такой степени, что упускаете из виду то, о чем этот новый фильм Брукса. Это не собирается только смеяться. В нем есть что сказать о чести среди воров, и к концу фильма мы можем ощутить связь между двумя главными героями, даже, что удивительно, человеческую.
Прийти к человечеству через тотальный цинизм — очень сложная вещь в художественном произведении, хотя в жизни это случается сплошь и рядом. Сэмюэл Беккет каким-то образом это делает, и Брукс тоже каким-то образом. Все это как-то связано с этой далекой вспышкой лысины и с отчаянным осознанием того, что, Господи, я грешен, но, Господи, Ты такой СТРОГИЙ.
Роджер Эберт
Роджер Эберт был кинокритиком Chicago Sun-Times с 1967 года до своей смерти в 2013 году. В 1975 году он получил Пулитцеровскую премию за выдающуюся критику.
Сейчас играет
Фильмы
Двенадцать стульев (1970)
Рейтинг G
94 минуты
Литой
org/Person»>Рон Муди
как Воробьянинов…
Режиссер
- Мел Брукс
Произведено
- Майкл Герцберг
Снято
- Дорде Николич
Последние сообщения в блоге
Награды EDA Альянса женщин-киножурналистов на кинофестивале в Уистлере
около 3 часов
назад
Кевин Фрейзер и Нишель Тернер стали первыми чернокожими ведущими Международной кинопремии в Палм-Спрингс 2023 года.
около 3 часов
назад
Трагедия вселяет надежду: Билл Найи о жизни
около 6 часов
назад
Яркая стена / темная комната, декабрь 2022 г .: Дизайн Эрнста Любича для жизни: три обычных приема пищи в день , Фрэн Хёпфнер
около 6 часов
назад
Реклама
Комментарии
Включите JavaScript для просмотра комментариев на платформе Disqus.
comments на базе Disqus
Реклама
Реклама
Двенадцать стульев Ильфа и Петрова
Несколько лет назад я путешествовал по Украине и по пути встретил молодого ветеринара Мишу. Мы подружились и обменялись адресами электронной почты. Мы писали по электронной почте время от времени, иногда в спешке, а иногда между сообщениями проходил месяц или больше. После особенно долгой паузы Миша прислал электронное письмо о том, что прибыл в США. Я не знал, что у него были какие-то определенные планы на будущее. Он нашел работу в Соединенных Штатах и переехал в час езды от родного города моего детства (где до сих пор живет большинство моих ближайших родственников). Это было довольно приятное совпадение, потому что теперь я вижу его достаточно регулярно и у меня есть возможность показать ему, где я вырос.
В один из моих визитов мы обсуждали литературу (мой украинский на самом деле очень, очень плохой русский, но его английский хорош).
Мы говорили о Булгакове, Набокове и некоторых других авторах. Я попросила Мишу порекомендовать книгу. Он предложил «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа Файнзильберга (Ilya Ilf) и Евгения Петровича Катаева (Evgeny Petrov). Он сказал мне, что это было очень забавно, что мне это определенно понравится. Я тут же заказал.
Когда я показал ему это (до того, как прочитал), он посмотрел на оборотную сторону. Самая первая строка описания издателя:
Остап Бендер — безработный аферист, живущий своим умом в послереволюционной советской России.
Миша насмешливо фыркнул. Видите ли, Остап Бендер — безработный аферист, живущий своим умом в послереволюционной советской Украине. Украинцам не нравится, когда их страну называют «Украиной» (вместо точного «Украина»), и им также не нравится, когда их путают с Россией. Советский Союз состоял из пятнадцати советских республик, одна из которых была РСФСР, а другая — Украинской ССР. По моему опыту, жители Запада, как правило, практически не проводят различий между Советским Союзом и Россией, что сбивает с толку и раздражает украинцев (и, я полагаю, граждан других бывших советских республик).
Так или иначе, американские издатели (в данном случае издательство Северо-Западного университета) пишут для американцев и, к сожалению, замалчивают особенности советской географии масштаба Техаса/Оклахомы.
Но что за книга. Издательство Северо-Западного университета опубликовало Двенадцать стульев как часть своей серии «Европейская классика». Сам сериал выдающийся. Все это в моем списке желаний, как известное, так и (для меня) неясное. Тем не менее, я могу искренне рекомендовать это как точку входа.
Как Двенадцать стульев начинается, Ипполит Матвеевич Воробьянинов переживает обычный день в «райцентре Н.» «Жизнь в Н. была чрезвычайно спокойной». Ипполит живет несчастливо со своей свекровью Клавдией Ивановной. До революции Ипполит и Клавдия были богатыми аристократами. Она сожалеет о своем относительном падении в жизни и о том, как плохо оказался ее зять. На первых страницах ей снится дурной сон. Ипполит отмахивается от этого, как от суеверия старухи. Он ведет себя как обычно.
Если я не начну обильно цитировать, то не смогу передать юмор этой первой главы, в которой владельцы соперничающих похоронных бюро «Окажите нам честь» и «Нимфа» играют забавную роль, а Ипполит переходит на работу клерком отвечающий за регистрацию рождений, браков и смертей. Поверьте мне, шашлык из советской жизни восхитителен и отлично переводится. В конце концов, у нас (в Америке) есть DMV.
У Клавдии Ивановны какой-то приступ, и Ипполит Матвеевич покорно бросился к ее постели. Он вознаграждается, когда Клаудия рассказывает ему секрет, который она хранила. Прежде чем ее имущество было конфисковано государством, она вшила фамильные драгоценности в сиденье одного из двенадцати стульев для столовой Ипполита. Она не успела забрать их, как им пришлось бежать, и стулья Ипполита тоже были взяты. Оставшуюся часть романа Ипполит проводит, пытаясь найти стул с вшитыми в него драгоценностями.
Его задача усложняется на каждом этапе. Для начала Клавдия также сделала предсмертную исповедь отцу Федору Вострикову, в которой она рассказала историю о драгоценностях в кресле.
Отец Федор видит возможность наконец осуществить свою «заветную… мечту о собственном свечном заводе». Он пошел в священство только для того, чтобы избежать воинской повинности, и поэтому все еще жаждет материальных благ. Его «мучить видение толстых веревок из воска, намотанных на фабричные барабаны». Отец Федор решительно зацикливается на поиске этих драгоценностей, чтобы утолить свою жажду свечной фабрики.
Отец Федор полчаса ходил взад и вперед по комнате, пугая жену изменением выражения лица и говоря ей всякую чушь. Мать могла понять только одно — отец Федор ни с того ни с сего постригся, собирался куда-то уйти и покидает ее насовсем.
— Я тебя не брошу, — твердил он. «Я не. Я вернусь через неделю. В конце концов, у человека может быть работа. Может он или не может?»
— Нет, не может, — сказала жена.
Отцу Федору даже пришлось ударить кулаком по столу, хотя обычно он был мягким человеком в обращении с близкими. Сделал он это осторожно, так как никогда прежде этого не делал, и, сильно встревожившись, жена его накинула на голову платок и побежала за гражданской одеждой [для отца Федора] у брата.
Самое большое препятствие для Ипполита, однако, не в его соперничестве с слегка безжалостным отцом Федором, а в его союзнике. Остап Бендер, мошенник, быстро убеждает Ипполита поделиться секретом Клавдии. Остап немедленно запрашивает долю в шестьдесят процентов и ему удается договориться о равном разделе выручки. Многочисленные пересмотры на протяжении всего романа — ходячая шутка, поскольку новый раскол всегда на руку Остапу.
Остап Бендер обладает достаточной скрытностью характера и интеллектом, необходимыми для продвижения в их поисках. Сначала кажется, что все будет легко, поскольку они смогут найти запись о двенадцати стульях, которые все были отправлены в одно и то же место. Из-за оплошностей со стороны Ипполита они теряют возможность купить всю партию, стулья продаются поштучно и в итоге разъезжаются по всему Советскому Союзу.
[T]здесь не может быть меньше двадцати шести с половиной миллионов стульев в стране. Чтобы цифра была вернее, снимем еще шесть с половиной миллионов.
Среди этого моря стульев из ореха, дуба, ясеня, палисандра, красного дерева и карельской березы, среди стульев из ели и сосны героям романа предстоит найти одно ореховое кресло Хамбса с изогнутыми ножками, в котором хранится сокровище госпожи Петуховой. внутри обитого ситцем живота.
Оставшиеся двадцать миллионов — минимально возможное число.Герои упорствуют, находя и обыскивая стулья один за другим. Остап должен постоянно придумывать новые планы по сбору доходов от квеста, от взимания платы с туристов за просмотр пейзажа до женитьбы на женщине. Ипполит помогает способами, всегда неумелыми, а иногда и унизительными.
Помимо красиво оформленных комических декораций, в романе есть отличные отсылки как к высокой, так и к низкой культуре со всего мира. Например, Остап ссылается на рассказы О’Генри о Джеффе Питерсе и Энди Такере, а Ипполит пытается замаскироваться краской для волос «Титаник», что, конечно же, заканчивается плачевно. Забавно, что советская дебютантка (Эллочка) в своем воображении соперничает с «дочерью американского миллиардера Вандербильта», увидев фотографию последней в журнале.
Собачья шкура, сделанная под ондатру, была куплена в кредит и стала завершающим штрихом вечернего платья….
Платье с собачьей оторочкой было первым метким ударом по мисс Вандербильт. Затем высокомерной американке раздали еще три подряд. Эллочка купила у частного скорняка Фимки Собак палантина из шиншиллы (русского кролика, пойманного в Тульской области), приобрела шапку из голубовато-серого аргентинского фетра, а новую куртку мужа переделала в стильную тунику. Дочь миллиардера была потрясена, но на помощь ей явно пришел ласковый папаша Вандербильт.
В последнем номере журнала помещен портрет проклятого соперника в четырех разных стилях…
Ильф и Петров смеются не только над соперничеством Эллочки с мисс Вандербильт, но и после указания на «оценочный» словарный запас Уильяма Шекспира в двенадцать тысяч словами, а также из-за ее способности «легко и бегло справляться [] с тридцатью».
Еще один комический эпизод напоминает сценку Монти Пайтона с мертвым попугаем, а еще один — спор о том, ел ли Толстой сосиски во время написания Война и мир кажется предшественником ссылки Сайнфелда на Толстого («Война, для чего она нужна»).
Роман вызывает бурю эмоций.
Процитирую только еще один пассаж, на этот раз об официальном советском юморе:
Изнуренков умел шутить о сферах деятельности, о которых и подумать не мог, что можно сказать что-то смешное. Из засушливой пустыни чрезмерного удорожания продукции Изнуренкову удалось извлечь около сотни шедевров остроумия. Гейне сдался бы в отчаянии, если бы его попросили сказать что-нибудь смешное и в то же время общественно полезное о несправедливых тарифных ставках на медленно доставляемые грузы; Марк Твен сбежал бы от темы, но Изнуренков остался на своем посту.
К счастью, комедийный дуэт Ильфа и Петрова остался на своем посту еще для одного романа, который, как уверяет Миша, лучше этого. Я настоятельно рекомендую вам получить копию этого быстрого и приятного чтения, если что-то из вышеперечисленного заставило вас улыбнуться.
Если вам нужна литературная причина, Полный обзор поставит ей пятерку.
Если вам нравятся привязки к фильмам, Мел Брукс сделал киноверсию.