НАИБОЛЕЕ ЧАСТО УПОТРЕБЛЯЕМЫЕ В ДАГЕСТАНЕ ВЫРАЖЕНИЯ: Жи есть Не…

Семь мифов о дагестанских языках

Одно из главных чудес Дагестана — это его языковое многообразие и то, что местные «малые» языки продолжают жить, несмотря на глобализацию. Об их удивительных особенностях, а также о заблуждениях, которые существуют на их счет, рассказывает доктор филологических наук, профессор Вышей школы экономики, руководитель лаборатории языковой конвергенции, специалист по языкам Дагестана и социолингвистике Нина Добрушина.

Миф первый: дагестанцы говорят на дагестанском языке

Так заблуждаться может только тот, кто в Дагестане не бывал. В республике нет одного «дагестанского языка». По последним подсчетам, их здесь около пятидесяти. Большая часть принадлежит к одной языковой семье — нахско-дагестанской, то есть они восходят к одному языку-предку. Этот предок существовал очень давно — оценки разнятся, но не меньше 5000 лет назад. Например, аварский и даргинский или лезгинский и лакский — родственники, но не более близкие, чем английский и русский. Кроме представителей этой большой семьи в Дагестане есть еще три тюркских языка — кумыкский, ногайский и азербайджанский. Эти три языка не родственны другим языкам Дагестана. Тюрки появились на этой территории позже. Наконец, еще есть немного носителей татского языка, он принадлежит к индоевропейской семье, то есть является родственником русскому, правда, очень далеким.

Миф второй: языковое разнообразие в Дагестане связано

с горным рельефом

На самом деле все не так просто. Да, в горной местности люди жили изолированно, контакты отсутствовали, поэтому развивались разные языки. Это, конечно, имеет значение, но горы есть и в Чечне — а там на большой территории один язык.

Иллюстрация: Даня Берковский

Некоторые исследователи считают, что дело в эндогамии: в Дагестане был довольно строгий запрет на браки между жителями разных сел. В большинстве мест предпочитали найти сыну жену из своего села, и желательно из своего тухума. И девушек из села никуда не отдавали. Смешения не происходило, внутри села все говорили на одном языке. Вроде бы это все объясняет, но мы знаем, что в других многоязычных регионах мира все было по-другому. Например, в Амазонии есть места, где нужно обязательно брать жену с другим родным языком (там говорят: «Те, кто говорит на нашем языке, наши братья», «Мы не женимся на наших сестрах»). В Австралии тоже была распространена экзогамия, но это не мешает языковому богатству страны. Так что однозначного ответа на вопрос, чем обусловлено количество языков в Дагестане и на других территориях, нет.

Миф третий: нигде в мире нет такого количества языков, как в Дагестане

Это, конечно, неправда. В Дагестане много языков, но есть и другие многоязычные зоны в мире. Самая высокая языковая плотность, видимо, в Папуа Новой Гвинее. Вообще, в Океании очень много языков, еще в Африке, в Индии, в Непале. К тому же лингвисты смотрят не только на число языков на единицу площади, но и на количество языковых семей, то есть неродственных языков. Например, в Южной Америке не просто очень много маленьких языков — многие из них совершенно не родственны друг другу. А в Дагестане большая часть языков все же принадлежит к нахско-дагестанской семье. Но на территории Российской Федерации Дагестан, конечно, чемпион по языковому разнообразию. И в Европе тоже ничего похожего нет.

Миф четвертый: когда-нибудь лингвисты подсчитают точное количество языков и диалектов в Дагестане

Определять границу между языком и диалектом можно по-разному. Можно на основании базовой лексики (таких слов, которые реже всего заимствуются) — какой процент базовых слов совпадает. Можно на основании сходств в фонетике или в грамматике. Можно на основании взаимопонимания — могут ли люди, впервые услышав речь на этом языке, понять его просто потому, что он похож на их родной язык. Можно руководствоваться тем, что сами люди думают об этом — считают ли жители соседних сел, что они говорят на одном языке, или нет. Еще бывает так, что группа родственных идиомов (вариантов языка) имеет один литературный язык. Например, кубачинский очень сильно отличается от других даргинских идиомов, но у него нет собственной письменности — это не литературный язык. Кубачинские дети в школе учат литературный даргинский язык, который им совершенно непонятен. Но именно из-за того, что в школе преподается литературный даргинский, многие назовут кубачинский даргинским диалектом.

Так что окончательный ответ на вопрос, сколько же языков в Дагестане, зависит не только от исследованности местных диалектов, но и от подхода, который вы выбираете для решения этого вопроса.

Миф пятый: дагестанские языки — бедные

«Бедный» язык — это ненаучное определение, но если оперировать такими категориями, то иногда лексическому богатству языков Дагестана можно позавидовать. Например, у горцев-животноводов очень много слов для обозначения овец, баранов, ягнят разного возраста и разных частей тела этих животных — гораздо больше, чем в русском языке. Очень детально обозначаются разные горные рельефы, склоны. Например, солнечная и теневая стороны горы часто обозначаются разными словами. Еще одна интересная особенность языков горцев — внимание к высоте расположения. Во многих языках есть специальные указательные местоимения, которые не просто сообщают, дальше или ближе к говорящему находится предмет (как русские слова «тот» и «этот»), но и выше говорящего он находится или ниже.

Что касается грамматического «богатства», то в дагестанских языках много таких форм, которых в русском и в других знакомых нам языках нет. Например, в русском языке мужской, женский и средний род выражается в окончаниях прилагательных, некоторых глаголов и местоимений: «Вчера домой вернулась моя любимая Саша». Для англичанина это очень трудно, там в аналогичном предложении рода не будет видно нигде. А в некоторых дагестанских языках род может быть выражен во всех словах, кроме самого существительного: и в наречиях, и в числительных, и даже в послелогах.

В андийском языке есть разные слова для местоимения «я», в зависимости от того, кто о себе говорит — мужчина или женщина. А мегебский язык знаменит тем, что в нем есть специальный девичий род, так сказать. Если вы говорите «Магомед пришел», то в слове «пришел» будет одно окончание, если «Корова пришла» — другое, а вот если «Патимат пришла», то придется выбрать из двух вариантов — в зависимости от того, замужем Патимат или нет.

Миф шестой: письменность появилась в Дагестане только в ХХ веке

Иллюстрация: Даня Берковский

Правильнее сказать, что в конце XIX — ХХ веке у многих дагестанских языков появилась письменность на основе кириллицы. В 1920—1930 годах предпринимались попытки внедрить письменность на основе латиницы. Но задолго до этого в Дагестане пользовались арабским алфавитом. Арабский был языком религии, науки и культуры. В каждом селе встречались люди, которые владели им в какой-то степени. Еще какая-то часть населения арабского не знала, но использовала арабские буквы, чтобы писать на своих родных языках. Примерно так, как сегодня мы иногда пишем латиницей по-русски: Privet, Vasya. Есть рукописи XIX века, где, например, аварский текст записан арабицей. Другое дело, что не на всех языках такие рукописи засвидетельствованы. И, конечно, далеко не все население было грамотным — как и во всем мире.

Миф седьмой: все дагестанцы знают много языков

Правильнее сказать — очень многие дагестанцы многоязычны. До распространения русского языка жители многих дагестанских сел знали кроме своего родного языка еще языки своих соседей, а часто и еще какой-то крупный язык своей местности. По нашим данным, самые многоязычные — жители села Генух. Они владели своим родным гинухским языком, языками соседей — бежтинским и цезским, местным лингва франка (то есть языком межнационального общения, не являющимся родным ни для одного из пользователей) — аварским, и еще почти все мужчины владели грузинским. Отдельные жители знали арабский. Затем, в середине ХХ века, к этому списку прибавился русский. А потом русский стал вытеснять другие языки. Сегодня в Генухе еще немало людей, которые владеют шестью языками, но среди молодых уже не все владеют даже аварским, говорят только на своем и на русском.

Но такая многоязычность была свойственна далеко не всем дагестанцам. Носители больших языков могли не знать никаких языков, кроме родного. Например, аварцам, лакцам, лезгинам часто было достаточно своего родного языка. Наиболее образованные среди них еще владели арабским. Сегодня большинство дагестанцев говорят на двух языках: родном и русском.

Нина Добрушина

Республика Дагестан – перевод на французский язык – Linguee

Взгляд: Жестокость, гнев питают джихад на российском Кавказе0007

ГИМРЫ, Россия (Рейтер) — Маленькие девочки в хиджабах выглядывают из домов с жестяными крышами, а мальчики играют с «полицейскими и повстанцами» на узких грязных улицах.

Местная жительница показывает свой дом, серьезно пострадавший во время спецоперации российских войск в соседнем здании, в городе Каспийске, 10 июля 2012 г. REUTERS/Maria Turchenkova

На одном конце улицы жители села Гимры строят новое медресе из красного кирпича, одну из многих религиозных школ, возникающих в Дагестане, регионе в высоких кавказских горах на южной окраине России, в агонии исламского возрождения.

Более десятка юношей из села «ушли в лес» — местный эвфемизм для присоединения к боевикам в их убежищах, говорит сельский администратор Алиасхаб Магомедов.

«Это полноценный джихад», — сказал он. «Они не признают мою власть. Ислам не отделяет государство от религии».

На протяжении 12 лет с тех пор, как Владимир Путин пришел к власти и подавил восстание чеченских сепаратистов, Россия боролась с кипящим повстанческим движением на своих преимущественно мусульманских горных землях Кавказа: в Чечне и соседних с ней Ингушетии и Дагестане.

Когда Путин вернулся в Кремль после четырехлетнего перерыва на посту премьер-министра, он попытался положить конец насилию, подчеркнув единство России, предоставив поддержку господствующим священнослужителям и жестко расправившись с религиозным радикализмом.

Но формула здесь, похоже, не работает, толкая общины все дальше в объятия радикальной религии и отправляя все больше молодых людей в горы браться за оружие.

Только за первую половину 2012 года сайт «Кавказский узел» зафиксировал 185 погибших и 168 раненых, связанных с боевиками, что делает Дагестан одним из самых смертоносных мест в Европе. Число мужчин, задержанных силами безопасности в качестве подозреваемых в боевиках в этом году и отслеживаемых ведущей российской правозащитной группой «Мемориал», уже превысило прошлогоднее число.

Насилие начало распространяться за пределы Кавказа в другие части страны, такие как Татарстан, долгое время являвшийся мирной территорией на берегу Волги в европейском центре России.

ГРЯЗНОЕ ДЕЛО

Борьба с повстанцами — грязное дело. В пустом офисе в столице провинции Махачкале 58-летний подполковник милиции Магомед Гусейнов говорит, что его сотрудники вымещают свой гнев и страх на мелких преступниках и других заключенных.

«Если вы сидите на втором этаже над комнатой ожидания, вы можете услышать крики. Бьют, насилуют бутылками, пытают. Они делают такие вещи здесь каждый день».

«У наших парней на работе ноль эмоций. Им приходится стоять восемь часов в форме, и они знают, что в любой момент их могут расстрелять», — сказал он. «Если на моих глазах стреляют в моего коллегу, конечно, во мне что-то горит, я хочу отомстить. Так работает война. Это неверный баланс».

На улицах залитого солнцем прикаспийского города правительственные транспаранты гласят: «Мы против террора». Жители говорят, что они потеряли чувствительность к почти ежедневным нападениям снайперов и бомб на полицию.

«Ни дня не проходит без убийства ни террориста, ни полицейского. Мы настолько к этому привыкли, что думаем, что так и должно быть», — сказал 35-летний таксист Набиб Абдулвагабов.

июля, в нескольких кварталах от того места, где силы безопасности осадили то, что, по их словам, было убежищем повстанцев.

Магомедгусейн Вагидов, стоя среди обугленных и замазанных руин детской комнаты, возмущался: «Почему со всеми их радарами и спутниками сегодня они до сих пор не могут найти кучку парней, прячущихся в лесу?» он сказал.

«Они либо не знают, как закончить эту войну, либо не хотят».

Аиша, бывшая учительница русского языка, сказала, что большинство жителей Дагестана не охвачены новым религиозным консерватизмом, а устали от официальной коррупции и хотят перемен, подобных прошлогодней египетской революции.

«Люди достигли предела. Взятки начинаются в роддоме и заканчиваются на могиле», — сказала она. «Очевидно, здесь будет религиозно, хотя большинству людей не нравятся эти религиозные люди. Я думаю, что 80 процентов людей не хотят законов шариата».

ИСЛАМСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

Обветренные надгробия в Гимрах, указывающие на Мекку, свидетельствуют о древних мусульманских корнях деревни. Но ислам, исповедуемый здесь сегодня, все меньше напоминает старые деревенские обычаи.

На протяжении веков мусульманские общины Кавказских гор России исповедовали суфизм, мистическую форму ислама, последователи которой поют молитвы кругами. Было мало формальной исламской юридической науки, которая преобладает в большей части мусульманского суннитского мира.

За два десятилетия после распада официально атеистического Советского Союза многие мусульмане Кавказа учились за границей в Саудовской Аравии, Египте и других частях Ближнего Востока. Вернувшись, они столкнулись с религиозным истеблишментом, требуя «более чистого» ислама, не испорченного местными суфийскими обычаями.

По официальным данным, 8 872 человека в настоящее время изучают ислам в высших учебных заведениях.

Слайд-шоу ( 5 изображений )

Десятки медресе, частично финансируемые закятом, благотворительным взносом, требуемым Кораном, возникли в деревнях по всему региону. Преподаваемые сообщения часто исходят из салафитской школы ислама, которая стремится воссоздать обычаи пророка Мухаммеда и его преемников 7-го века.

«Нельзя жить по законам шариата там, где правит Конституция России», — сказал Абдурахим Магомедов, харизматичный салафитский проповедник, видеопроповеди которого популярны в Интернете, а в школах села Новосаситли обучается 200–300 учеников.

Бодрый седобородый 70-летний мужчина, первым переведший Коран на местный аварский язык, говорит, что хотя Дагестан еще не готов к джихаду, его мусульманское население не должно жить под светскими законами и властью России.

«Написано, что если человек что-то украл, ему надо отрубить руку. Но вы не можете сделать это сегодня, поэтому мы живем не по шариату, и это неправильно».

Сегодня в Гимрах вдоль одинокой изрытой дороги к отдаленной россыпи домов зеленые знаки возвещают «Аллах велик». Споры здесь решаются местным имамом, алкоголя мало, полигамия распространена, и люди говорят, что воровства не было уже много лет — добродетели, которые они приписывают законам шариата.

Несмотря на десятилетия коммунистического правления, большинство детей знают только местный аварский язык, и люди говорят о России, как будто это другая страна или оккупант.

Недавно федеральные силы окружили деревню в ходе продолжавшейся более года контртеррористической операции, прервав торговлю абрикосами и другими продуктами.

«Это кафиры (неверные), которые борются с исламом», — сказал о федеральных войсках 22-летний учитель физкультуры, назвавшийся Гаджимуратом. Он и другие молодые люди, слоняющиеся возле мечети, заявили, что потворствуют почти ежедневным нападениям на полицию.

ХИДЖАБ НА ПЛЯЖЕ

Влияние религиозного консерватизма можно увидеть не только в отдаленных деревнях, но и на улицах Махачкалы, прикаспийской столицы Дагестана. У салафитской общины есть собственные средства массовой информации, благотворительные организации и даже футбольная лига.

В открывшейся в этом году школе с раздельным обучением по половому признаку уже учится более 250 учеников.

«Пять лет назад не было магазинов исламской одежды. Теперь каждая вторая девушка носит хиджаб», — сказала 19-летняя Фатима Рамзанова, подогнув ноги на песке нового пляжа только для женщин в пышном черном исламском платье, которое она носит против воли своей матери.

По мере роста влияния салафизма повстанцы все чаще нацеливаются на поддерживаемых государством суфийских религиозных лидеров, которых они обвиняют в содействии правительству в подавлении истинного ислама.

Во вторник женщина, выдававшая себя за паломницу, вошла в дом мусульманского священнослужителя-суфия в Дагестане и взорвала пояс со взрывчаткой, начиненный гвоздями и шарикоподшипниками, убив его, себя и еще шестерых человек, в том числе 11-летнего мальчика, родители.

Ранее в этом месяце боевики в масках открыли огонь в мечети, где мусульмане праздновали окончание Рамадана. В июне боевики сожгли еще одну мечеть в Дагестане, убив имама и верующего.

Кремль особенно встревожен распространением насилия на другие регионы, включая центральную часть России. В прошлом месяце в центральной области Татарстана в результате взрыва бомбы был застрелен ведущий священнослужитель, а еще один ранен.

РАЗОЧАРОВАННАЯ МОЛОДЕЖЬ

Сегодня ряды бойцов пополняют молодые люди, разочарованные жестокостью полиции, безработицей, коррупцией и предполагаемым преследованием религиозных консерваторов.

Говорят, что некоторые финансируют свою деятельность, занимаясь рэкетом. По меньшей мере двое местных предпринимателей на условиях анонимности рассказали, что получали USB-накопители с записанными на видео угрозами взорвать их бизнес, если они откажутся платить крупные суммы наличными. Остался один. Другой заплатил.

На самой разыскиваемой в столице Дагестана доске фотографий гладкощеких подростков и двадцатилетних парней в армейской форме больше, чем черно-белых морд бородатых бойцов-ветеранов.

Повстанческое движение романтизируется в онлайн-видео и на форумах. Местные жители называют боевиков, иногда с иронией, «Робин Гудами».

В последние месяцы относительно привилегированные сыновья местных чиновников были среди тех, кто присоединился к повстанцам. Заместитель мэра города Хасавюрт на границе Дагестана с Чечней был уволен в этом месяце после того, как его сын был убит силовиками на предполагаемой конспиративной квартире повстанцев.

По данным опроса, 13 процентов дагестанцев моложе 30 лет ответили «да» или «возможно», что они могли бы стать боевиками, говорит социолог Заид Абдулагатов. Он добавил, что около 95 процентов считают себя религиозными.

В ответ правительство арестовывает молодых людей, которые исчезают и подвергаются жестокому обращению в неволе. Жанна Исмаилова говорит, что троих из четырех ее сыновей в этом году забрали сотрудники силовых структур в масках.

Один из них, Арслан, через два дня был освобожден и скрылся. На ее мобильном телефоне есть фотографии синяков и ожогов на его теле, которые, по ее словам, являются следами избиений и ударов током, которые использовались, чтобы заставить его признаться в причастности к двум взрывам смертников на полицейском блокпосте, в результате которых в мае погибли 12 человек.

Другой ее сын, Руслан, находится в заключении, а младший до сих пор не найден: «Уже четыре месяца, как моего сына похитили, и никто не может сказать мне, где он», — сказала она в доме под Махачкалой. «Если мой сын виновен, почему бы ему не предъявить обвинение и не судить его?»

Камиль Султанахмедов, популярный молодой ученый-исламовед, которого несколько раз арестовывали, говорит, что репрессии со стороны сил безопасности только подталкивают новых новобранцев к повстанцам.

«Силы безопасности зарабатывают много денег на продвижении по службе в этом конфликте. Мы просто куски мяса. Жертвы наших убеждений», — сказал он. «Я больше не знаю, что сказать людям, решившим присоединиться к повстанцам. Это их выбор. Я не могу судить об этом. Во-первых, это форма самообороны».

ЧЕЧЕНСКИЕ ВОЙНЫ

Отношение России к воинствующим исламистам во многом сформировалось в ходе двух жестоких постсоветских чеченских войн, которые закончились поражением сепаратистов десять лет назад после того, как российские войска убили десятки тысяч человек, чтобы остановить борьбу за независимость.

По мере того, как продолжались эти войны, риторика повстанцев превратилась из националистической в ​​откровенно исламистскую. Потерпев поражение в Чечне, повстанцы начали атаки и в других частях России.

Тридцать девять нападавших и не менее 129заложники были убиты после двухдневной блокады московского театра в 2002 г. Более 380 человек, в основном школьники, погибли при захвате начальной школы в Беслане в 2004 г. Взрывы бомб за последние два года убили десятки человек в московском аэропорт и метро.

Сегодня лидер чеченских повстанцев Доку Умаров возглавляет подпольное движение по созданию эмирата на Кавказе. Он призвал мусульман по всей России подняться.

С осени 1999 года, когда вторжение лидеров чеченских повстанцев в Дагестан вызвало то, что стало второй чеченской войной, Дагестан объявил вне закона ваххабизм — суровую форму ислама, которая является государственной религией Саудовской Аравии и стала уничижительным термином для Исламский радикализм в России.

В глазах властей Дагестана бороды, чадры и другие внешние признаки религиозности были синонимами терроризма.

«Многие люди боятся даже посмотреть в нашу сторону», — сказал Ахмад Могамедкамилов, который помогает руководить «салафитской футбольной лигой», где соблюдаются «халяльные» правила: никакой ругани, никаких подхватов или споров с судьей. Игроки прерываются на молитву на поле.

Два года назад местное правительство начало политику либерализации в попытке снизить напряженность. Пока Путин был премьер-министром, а его протеже Дмитрий Медведев был президентом, местные власти смягчили правила, чтобы декриминализовать салафизм. По всему Дагестану возникли салафитские благотворительные и общественные группы.

В ноябре 2010 года правительство создало комиссию, чтобы дать повстанцам возможность вернуться к гражданской жизни. Этот шаг приветствовали голуби, которые обвинили репрессии в том, что они подтолкнули молодежь к воинственности.

«Медведев правильно поставил. Он сказал, что мы должны протянуть руку тем, кто возьмется за это, и устранить тех, кто этого не сделает», — сказал глава комиссии Ризван Курбанов, бывший вице-премьер Дагестана, а ныне депутат российского парламента.

Но после возвращения Путина в Кремль работа комиссии практически остановилась. Правозащитники рассматривают это как один из признаков того, что ястребы вновь взяли на себя политическое лидерство.

Они опасаются, что Кремль планирует навязать в Дагестане и других местах модель, аналогичную жесткому авторитаризму, который он внедрил в послевоенной Чечне, где на деньги Москвы были профинансированы обширные восстановительные работы, но правозащитные группы обвиняют прокремлевского лидера Рамзана Кадырова в подавлении все не согласны.