Чемеричная вода для роста волос

Это бабушкино средство — чемеричная вода для роста волос — применялось изначально в других целях, а именно для изгнания вшей из голов наших не очень дальних предков. Как раз тогда наблюдательные прабабушки и увидели, что настойка чемерицы не только уничтожает паразитов, но после её применения волосы растут лучше, становятся гуще, послушнее.

Содержание:

• Чемерица: полезная, но опасная
• Свойства и действие чемерицы
• Как пользоваться чемеричной водой для роста волос?
• Чудо-средство для роста волос
• Противопоказания

Чемерица: полезная, но опасная

Растение чемерица очень ядовито. Ядовиты все её части – и листья, и корень, и цветы, поэтому употреблять её внутрь нельзя ни специально, ни нечаянно.

В составе чемерицы содержится 6 ядов, самым опасным из которых является протовератрин. В человеческом организме он оказывает подавляющее действие на центральную нервную систему, желудочно-кишечный тракт и органы сердечно-сосудистой системы, вызывает тошноту, рвоту, понижает давление, угнетает работу сердечной мышцы и затрудняет дыхание.

При сильном отравлении, для которого достаточно 1 миллилитра чемеричной воды, наступает смерть.

Свойства и действие чемерицы

Под действием раздражающего действия чемерицы мелкие кровеносные сосуды расширяются, в результате чего к волосяной луковице поступают дополнительные порции питательных веществ и кислорода. Этим и объясняется положительное воздействие растения на волосы.

Благодаря восстановительным свойствам чемеричная вода способна стимулировать активный рост волос, прекратить их выпадение и даже вылечить от облысения. К тому же она избавляет от перхоти и повышенной жирности, делает волосы здоровыми, блестящими и улучшает их внешний вид.

Даже единичное использование препарата приводит к видимому улучшению состояния волос, повышает силу и эластичность волос. Но ощутимое улучшение наступит через месяц.

Как пользоваться чемеричной водой для роста волос?

Итак, если мы хотим действительно укрепить наши волосы и усилить их рост, покупаем чемеричную воду, а стоит она копейки, и наносим её на волосы один-два раза в неделю (при особо тяжелых случаях облысения желательно использовать ее ежедневно). Распределяют настойку по волосам с помощью ватного тампона, шприца или бутылки, в пробке которой сделаны дырочки. Можно использовать пульверизатор. После нанесения чемеричной воды на волосы их следует тщательно расчесать.

В первые минуты после попадания на кожу головы чемерица оказывает раздражающее воздействие, и кожу головы начинает жечь. Но уже через 15-20 минут начинают проявляться анестезирующие свойства и жжение исчезает.

Наносить чемеричную воду можно перед мытьём головы, а можно перед сном просто втереть это средство в корни волос и отправиться спать. Но первый раз желательно держать ее на волосах не больше получаса, чтобы проверить ее переносимость организмом.

Мыть голову после обработки чемеричной водой необязательно. Она ведь только называется «вода», в основе её спирт, то есть после применения волосы не будут выглядеть грязными.

Тем, у кого жирная кожа головы, это чудо-средство так и вовсе показано. А вот обладателям сухих ломких волос следует пользоваться настойкой осторожно, чтобы не пересушить волосы. Для усиления стимулирующего действия чемерицы и предотвращения пересыхания волос рекомендуется совместно с чемерицей применять репейное масло: сначала наносят чемеричную воду, а когда она подсохнет – репейное масло.

Только проверяйте перед использованием чемеричную воду на переносимость, мало ли что — яд всё-таки.

Хотя обычно при наружном применении алкалоиды, содержащиеся в чемерице, в организм не попадают, но длительное использование может вызвать проникновение их в кровь и комплексное воздействие на организм.

Чудо-средство для роста волос

Для усиления действия чемерицы и ослабления ее ядовитых свойств рекомендуется приготовить лосьон из лекарственных трав. Для него нужно перемешать сухие листья шалфея лекарственного (20 граммов) и крапивы двудомной (20 граммов), шишки хмеля обыкновенного (40 граммов), корни голой солодки (10 граммов) и небольшой стручок жгучего перца. Смесь помещают в емкость из непрозрачного стекла и заливают водкой (250 граммами) и дают настояться в темноте при комнатной температуре в течение 18 дней.

Затем в травяную настойку (100 миллилитров) добавляют скипидар (20 миллилитров), касторовое масло (30 миллилитров) и чемеричную воду (50 миллилитров). Лосьон наносят на кожу головы на 20-40 минут.

Противопоказания

При применении чемеричной воды для роста волос следует соблюдать предельную осторожность, чтобы не допустить ее попадания в организм. При проникновении средства в глаза или рот необходимо сделать промывание. Если же возникло малейшее подозрение на отравление, нужно немедленно обратиться к врачу.

Противопоказано использовать чемерицу при:

• беременности и кормлении грудью;
• повреждениях на коже, фурункулах, расчесах.

Если использовать чемеричную воду с осторожностью, то вскоре она поможет из проблемных локонов сделать длинные роскошные волосы, которые станут предметом зависти. К тому же такой результат не потребует значительных капиталовложений.

Чемеричная вода для чистоты и здоровья волос

Разочарование от неопытной руки мастера, неуместная новая стрижка – все эти негативные факторы легко устраняются благодаря такому веществу, как чемеричная вода.

Препарат готовится на основе многолетнего травянистого растения – Чемерицы Лобеля – его предназначение изначально было далеко от косметического.

Средство традиционно использовалось для борьбы с паразитами и при лечении некоторых заболеваний.

Если говорить о здоровом состоянии волос и кожи головы, поражённых паразитами, то чемеричная вода может стать верным помощником. Однако, препарат имеет и несколько другое действие – он стимулирует рост локонов.

Кроме того, регулярный уход на основе чемерицы устраняет перхоть, приводит в норму баланс кожи головы, останавливает выпадение.

Для какого типа рекомендовано

Чемеричная вода показана к использованию для всех типов волос. Её состав безопасен для наружного применения. В 100 мл препарата содержится:

• настойка корней чемерицы спиртовая – 50 мл;
• очищенная вода – 50 мл.

При работе с составом на сухих волосах следует проявлять осторожность, так как спиртовой компонент чемеричной воды может спровоцировать возникновение дополнительной сухости. В данном случае следует разбавлять настойку чистой водой, для уменьшения концентрации.

Как применяется

Для ухода за волосами достаточно приобрести флакон чемеричной воды. Препарат доступен в продаже в любой аптечной сети. Средство втирается в кожу головы массажными движениями и в корни волос. Препарат наносится на немытые, увлажнённые волосы, в тёплом виде.

В первые минуты воздействия возможно возникновение лёгкого жжения – это вполне нормально. Средство обладает раздражающим действием, но спустя 20 минут неприятные ощущения проходят.

Чемеричная вода должна применяться курсом, продолжительность которого составляет месяц/два месяца.

Несколько рецептов

Первое применение – аппликации с водой для роста волос

Флакон тщательно встряхивается.

Ватные тампоны немного смачиваются в жидкости и накладываются на корни волос.

При первом применении рекомендовано лишь промакивать корни волос, без интенсивных втираний.

Массажные движения можно использовать во второй, третий раз при хорошей переносимости активных компонентов.

На голову надевается п/э косынка, полотенце.

Продолжительность воздействия – час, интенсивность процедур – один раз в неделю, два месяца подряд. В качестве альтернативы можно применить капельное нанесение. Вода набирается в шприц и наносится на кожу.

Лосьон для жирных волос на основе чемерицы

Ингредиенты: вода чемеричная 50 мл; хмелевые шишки – 50 гр; корень солодки 10 гр; шалфей обыкновенный 10 гр; листья крапивы 20 гр; скипидар – 10 мл; стручок жгучего перца; масло касторовое – 30 мл; спирт 300 мл.

Сухие компоненты смешиваются и заливаются полным объемом спирта. Настойка должна набрать силу в течение 20 дней.

Ёмкость со снадобьем рекомендовано поставить в сухое, затемнённое место и оставить при комнатной температуре. Каждый день средство встряхивается.

Когда время истекло, жидкость процеживается, в неё вводится касторовое масло, чемеричная вода и скипидар. Смесь взбалтывается и готова к использованию. Лосьон наносится на волосы и кожу головы посредством ватного аппликатора. Продолжительность воздействия – час. Маска смывается стандартным способом.

Эффект от использования:

• активация роста волос. Высокое содержание алкалоидов – биохимически активных органических катионов растительного происхождения, провоцирует усиление кровообращения, обладает противобактериальным и обезболивающим эффектом. В результате роста кровообращения фолликулы получают максимальное количество питательных веществ, что позитивно отображается на росте волос;
• стоп-выпадение. Средство доказало свою эффективность даже в борьбе с алопецией, которая была получена в результате лучевой терапии;
• лечение высокой жирности. Волосистая часть головы приобретает здоровый и ухоженный внешний вид;
• чемеричная вода дарит волосам особую чистоту и объём, пряди становятся более послушными;
• устранение перхоти.

Противопоказания

Повреждения кожи головы инфекционной природы. Беременность, лактация. Непереносимость компонентов фармакологического средства.

Дополнительные рекомендации

Средства и сама чемеричная вода должны использоваться крайне осторожно. Растение – основа всех снадобий – является ядовитым.

При уходе за волосами нельзя: вдыхать чемерицу; допускать попадания суспензии в глаза и на слизистые; допускать проникновения средства в уши.

Готовая продукция для волос с чемерицей

Среди готовой продукции можно отыскать лишь чемеричную воду:

Московская фармацевтическая фабрика. Флаконы 100 мл.
ОАО «Красная звезда», Украинское производство. Пузырьки — 100 мл.
Все препараты обладают идентичным составом, позволяют получить должный эффект.

Несмотря на чудесные свойства чемерицы, употребление растительного компонента должно быть строго дозированным. Только аккуратное применение, согласно мерам предосторожности позволит получить ожидаемый эффект.

Ещё публикации из этой рубрики:

Джессика Нирвана Рам — Морозник

Незрелый ребенок

В Квинсе сад моего дедушки простирался
вокруг нашего маленького углового домика. Раньше я забирался на
по перилам кирпичной лестницы у входной двери, чтобы
парил над его растениями. Жизнь вставала в мир
снова и снова перед моими глазами.

Иногда я собирала помидоры и перец
в большую серебряную миску для своей бабушки.
Я помню, как смотрел на зеленые незрелые помидоры
отчаянно желая сорвать их, разрезать,
посмотри, были ли они внутри тоже зелеными.

Из спелых помидоров моя бабушка делала
пасту для тушеной курицы или соленой рыбы.
Я сидел и смотрел, протягивая пальчики
и постоянно спрашивая, готово ли что-нибудь,
если бы я мог помочь.

Но на кухне нельзя торопить события.
Карри необходимо варить, уменьшать в объеме и загустевать.
И роти, вы должны дать тесту отдохнуть один раз
после смешивания муки, воды, разрыхлителя и соли,
и снова после разделения на разделы.

Когда я в детском саду, мои учителя взволнованно
говорят моей маме, что хотят, чтобы я пропустил первый класс.
Она не говорит мне об этом предложении, пока я не поступлю в колледж,
говоря, что она сказала им нет, повторяя мне то, что она всегда
говорит: Я хотел, чтобы ты был в том возрасте, в котором ты был тогда, потому что
ты никогда не будешь таким снова.

Иногда я задаюсь вопросом, не подтолкнула ли меня к нетерпению ее настойчивость в отношении моего
времени. Даже
если бы я знал, что она права. Потому что, конечно, мамы
почти всегда правы. Но я был беспокойным, так и не
научившись держаться за вещи, как позволять им расти. Даже сейчас я убиваю почти все растения, к которым прикасаюсь.

Однажды, в третьем классе, я пришла в школу с расчесанными густыми
кудрями, целым кустом на голове, а
мальчишки смеялись. Тут я начинаю кислить. Научись быстро
как укротить избыток самого себя, только когда-либо нося
волосы в конский хвост или выпрямляя в старшей школе.
Я познакомился с запахом гари, с часом, который потребовался
, чтобы сломать мои волосы. Это было нежелательное терпение.
Для кого именно я тормозил? Не я. Сам никогда.

Думаю, это смутило мою маму. Чтобы увидеть своего ребенка
, чьи глаза когда-то блестели и расширялись, когда она говорила, свернула
в себя — незрелый помидор, отступающий к гниению, вместо
, взорвавшегося красным. Я хотел сказать ей, что мне жаль. Что эта
-я смягченная версия меня не должна была произойти.

Ее зрелое дитя запуталось у меня в горле.
Укутанный листвой и увядшими стеблями
Я вырастил. Иногда я выкашливаю засохшие лепестки цветов,
выковыриваю колючки из зубов. Иногда,
, я слышу тихое мычание ребенка. И я хочу удержать ее,
выпустить ее из этого бесплодного тела, но я думаю, что мы оба боимся
того, кем мы стали бы, если бы нас освободили.

Джессика Нирвана Рам — индогайанка в первом поколении, в настоящее время кандидат поэзии в Университете Северной Каролины в Уилмингтоне. Джессика получила степень бакалавра. в 2018 году получила степень бакалавра творческого письма в Университете Саскуэханна. Ее работы появляются в журналах Barrelhouse, Glass: A Journal of Poetry и Memoir Mixtapes. Вы можете найти ее твиты об обучении, писательстве и других жизненных вещах @jessnirvanapoet.

Maltby Road — Морозник

by

Trace Ramsey

Состаренный конский каштан во дворе дома моих бабушек и дедушек на Maltby Road, сразу за границей крошечного городка Окфилд, штат Нью-Йорк. При легком нажатии потрепанная кора дерева отслоилась на куски размером с ладонь, обнажая ярко-оранжевый цвет под тускло-серым. Дерево гармонировало с асфальтовым фасадом дома, мрачным и грубым. Ушли в прошлое и дерево, и дом, их места заняло поле, на котором фермер выращивает товарные культуры кукурузы, сои и пшеницы. Мой отец говорит, что каждую осень спальня, в которой он вырос, теперь прорастает рядами кукурузы. Я представляю землю, покрытую стерней, как большое небритое лицо. Мой отец представляет себе свою кровать среди посевов.

Этой весной я искал адрес, чтобы увидеть текущий вид улиц в Google. На экране компьютера появилось пространство поля и неба, неузнаваемое место, где я столько раз забегал под тот конский каштан, собирал его семена и шелуху, трогал весной его липкие растущие почки.

«Они превратят меня в лошадь?» — спросил меня однажды мой брат, поднося орех ко рту.

«Не ешь это, болван. Ты будешь болеть несколько дней». Я знал только потому, что мой отец однажды сказал мне что-то подобное.

На сильном осеннем ветру орехи падали, как монеты, из кошелька для мелочи. Когда мы собрались вместе, мой брат, двоюродные братья и я загрузили карманы наших толстовок семенами и погнались друг за другом вокруг дерева и ушли в раскинувшийся перед домом двор. Я бросил семена им в спину, прислушиваясь к глухому удару. Они ответили бросками в мою сторону. Обмен закончился тем, что каждый из нас согнулся пополам, схватив руками колени. Мы тяжело дышали и смеялись в сгущающихся сумерках. На следующий день наши плечи горели. Но в ту ночь мы вытирали пот с лица и ели печеную фасоль с беконом и луком сверху.

Большинство внешних оболочек семян конского каштана остались прикрепленными к дереву, почернев в этом пространстве над нами, разлагаясь на ветвях. Снизу тысячи открытых гильз выглядели как срыгивающие птицы, кормящие своих детенышей. Мы, мальчишки, считали редкое семя, упавшее с дерева с неповрежденной внешней оболочкой, особым и могущественным оружием. Мы никогда не бросали их во время наших сражений друг с другом. Вместо этого мы хранили эти необычные каштаны на столешнице комода или на полках в шкафу, пока внешний слой не стал черным и не отпал, обнажив блестящие темные семена под шелухой. Сами семена стали иссохшими, сморщившимися изнутри без требований для роста: света, воды, желания.

Семя хранит жизнь. Один из моих друзей-фермеров говорит, что семя — это, образно говоря, обещание будущего. В южном фольклоре открытие семян местной хурмы предсказывает наступление зимы; нахождение формы ложки говорит о сильном мокром снегу, а ложка представляет собой лопату. Нож предсказывает ледяной ветер, нож символизирует врезающийся в вас ветер. Вилка – наиболее желательная форма. Развилка говорит о мягкой зиме и возможности небольшого следа снега. Я не могу вспомнить, что представляет собой вилка. Я обнаружил, что не имеет значения, что говорит фольклор: расколов десятки семян хурмы за несколько лет, я так и не нашел формы, которая была бы чем-то иным, чем ложка.

Этот конский каштан погиб во время ледяной бури в 1991 году. В том же году мой дедушка умер в одиночестве в доме престарелых к северу от Аттики. Я был младшим школьником и работал по ночам в одном из двух бакалейных магазинов города. Мой босс прислал цветы. Мы, мальчики — братья и кузены — сидели в задней части похоронного бюро и рассказывали друг другу грязные шутки.

* * * * *

Мой отец научил меня плавать, швырнув меня в середину бассейна позади нашего трейлера. Я оставила его руки и погрузилась глубоко, возвращаясь на поверхность, дергаясь и дергаясь. Между глотками воздуха я потянулся к краю бассейна. Я научился держаться над поверхностью воды, бросаясь к ближайшей твердой поверхности. Каждая из моих четырех конечностей препятствовала продвижению других, мой торс был беспомощен, поскольку его соединения забыли, что они неразделимы. Мои руки, хлопающие по воде, стали чем-то напоминающим плавательный гребок. Мои ноги судорожно двигались вниз, пытаясь добраться до дна. Я боролся, делая движения, имитирующие рыбу, выбрасывающую крючок, застрявший глубоко в ее жабрах.

«Я не умею… я не умею плавать…» Соль от слез и соплей попала мне в рот. Мой нос и горло горели от хлора в воде. Я сглотнул, сплюнул и закашлялся в воздух, когда смог выбраться на поверхность.

Когда я достиг края бассейна, отец поднял меня из воды за предплечья. Мой гладкий торс коснулся волос на его груди без рубашки. Он посмотрел мне в лицо, его рот расплылся в ухмылке. Он держал меня, когда вода стекала с моих волос по краям и изгибам моего краснеющего лица. Я почувствовал запах его дыхания — пунш пилснера, щепотку бурбона — как раз перед тем, как он бросил меня, плачущую, обратно в воду.

Его метод продолжился. Он швырнул меня внутрь и вытащил, снова и снова, в то время как другие дети играли в воде, а их матери лежали на палубе у бассейна на животе, их топы от бикини были развязаны, дешевые банки из-под пива потели рядом с их коричневыми плечами. За какую бы сторону бассейна я ни хватался, мой отец всегда был рядом, чтобы вытащить меня из воды и выбросить обратно на середину.

Взрослые и дети постарше окружили меня, хихикая, но в некотором роде защищая меня. Они знали, какой урок я получаю, и понимали, что ничего страшного не произойдет. У меня не было такого же понимания до тех пор, пока мы не убрали игрушки для бассейна и не выбросили полотенца в стирку. Так научился мой отец, мой дед бросил его в пруд с края лодочного причала.

«У вас все просто. Дедушка научился, упав в старый колодец, — сказал он мне с ухмылкой, когда я вздрогнула и сплюнула на теплую палубу бассейна. Я тогда не знал, что это шутка.

Я представляю себе, что страх, который когда-то сжимал мой отец в животе, состарился и превратился в ностальгию, цветущий, затем увядший, а затем разложившийся кусочек опыта, не имеющий аналогов в его жизни. Его отец мертв. Он больше не видит недостатков в их отношениях и не думает, что его обучение плаванию было чем-то большим, чем игривым развлечением. И это представляет собой проблему, по крайней мере, с философской точки зрения: мой отец жив, наши отношения любящие и прочные, несмотря на физическое разделение в сотни миль. У него был грубый метод обучения, граничащий с
жесток, но я забыл его процесс, так как стал увереннее в воде.

* * * * *

Мой отец и его брат-близнец совершили поход, чтобы увидеть дом на Малтби-роуд, прежде чем добровольная пожарная служба использовала его для тренировочного сжигания. Он пустовал годами. Когда мой отец рассказывает мне и моей напарнице Кристин эту историю, я представляю, как братья ходят по краю дома, указывая на то, где они ночевали все лето, потому что в доме было слишком жарко, и говорили о том, где они парковались и что лучше всего рос в маленьком саду.

«Помнишь, как мы гнались за этим скунсом под домом?» Мой отец смеется, когда спрашивает, зная, что такой инцидент нельзя забыть.

«Брат» — мой дядя называет моего отца исключительно «Брат» — «это было что-то».

Вижу их там на крыльце, ступая, чтобы не сломать доски, которые возвышаются над голой землей под гнилым деревом. Перед дверью лежит заплесневелая телефонная книжка в прозрачном целлофановом пакете, напоминание отцу о том, как давно в доме не было телефона, как долго обходились без многих вещей.

Он рассказывает нам о том, как обходиться без предметов первой необходимости. «Алкоголь и сигареты делали нас бедными, они были важнее всего остального, раньше еды, раньше арендной платы. Черт, у нас даже не было машины, пока я не стал подростком».

Мой дядя одет в плохо сидящие спортивные штаны, его живот прижат к ткани рубашки сверху. Он говорит, пока мой отец толкает дверь и входит в гостиную с тонким ковром. Мой дядя — тот, кто приносит оружие на те редкие посиделки в доме моего отца не для того, чтобы стрелять, а чтобы похвастаться своей новой покупкой.

«Вы когда-нибудь видели такое?» — спрашивал он, вынимая винтовку из безукоризненно темного футляра и поднимая ее так, чтобы полуденный свет отражался в линзе прицела и вдоль волокон ложи.

«Да, я продал такой несколько месяцев назад», — говорил один из моих братьев. Дядя еще раз быстро оценил пистолет, на этот раз с меньшей гордостью, и засунул его обратно в ящик, обратно в свой грузовик, подальше от нас.

Глядя в потолок, мой отец несколько раз поднимает очки — галочка, о которой он не подозревает, — и вытирает пот со лба, прежде чем надеть кепку Buffalo Bills на лысину. Мой дядя присоединяется к его взгляду, глядя на то, что каждый из них думает, что видит, тот же туман, который мы все видим, когда копаемся в наших невероятных глубинах памяти. Эти двое мужчин — близнецы, любой может увидеть это по их лицам. Но мой дядя тяжелый и, кажется, нездоров. Ему нужна новая почка, он первый в списке реципиентов. Диализ сделает это с человеком, заставит его выглядеть таким же больным, как он есть, сделает его кожу слегка желтоватой, как синяк, который почти зажил. У моего отца брюшко мужчины позднего среднего возраста, но он продолжает работать на пенсии, каждый день работая, устанавливая новые электрические сети в дома и амбары или вспахивая поля для нескольких фермеров в этом районе.

Во время своего визита они почувствовали необходимость прикоснуться к пыльным столешницам и заглянуть за двери спальни. Они открывали закрытые ящики, проверяли старые газеты на дату. Они прикасались ко всему знакомому, но не узнавали себя в этом пространстве. Мой отец сказал мне, что он никогда не чувствовал себя таким далеким от себя, таким далеким от своей собственной истории, даже когда она противостояла ему в физической форме. «Это было похоже на просмотр журнала», — сказал он.

В детстве мы часто бывали в доме. Дом моего отца и дом на Малтби-роуд находились в двух разных городах, но их соединяла еще одна дорога и один поворот направо. Мы с братом иногда проезжали расстояние на велосипеде. Даже со всеми этими посещениями дом остается для меня хрупкой памятью. Так как я никогда не жил в доме, я позаимствовал свою связь с ним, сосредоточившись на веселье, не зная и не понимая боли. Для моего отца она существует иначе, очень разными способами. Когда ему было пять лет, он перенес ревматическую лихорадку в своей крошечной спальне, которая навсегда разрушила его сердце. На крыльце он слушал, как его брат-близнец читал объявление о призыве. В гостиной он ежедневно наблюдал, как его мать сидела и выпивала галлон вина, становясь блестящей и оскорбительной.

Теперь, когда мой отец прочитал несколько статей, которые я написал о нем, я опасаюсь, что он преувеличивает, вставляя завитки в свои детские истории, чтобы посмотреть, войдут ли они в одно из моих эссе. Трудно сказать, например, было ли у его матери в том доме пианино, на котором играла только она и которое мой дед разбил. Это подходит, эта история о разрушении в доме, скрепленном пустыми винными кувшинами, сигаретным дымом и тем, что кажется искренней ненавистью друг к другу.

Мне было три года, столько же, сколько и моей дочери Теннесси, когда я в последний раз видел свою бабушку. Она лежала на арендованной больничной койке, припаркованной между диваном и телевизором в передней комнате дома. В окна попадали отблески солнечного света, пробивающегося сквозь пустые ветки конского каштана. Я смотрел на тело моей бабушки с любопытством и апатией. В жизни она говорила и вела себя громко, кашель ее испорченных сигаретой легких разносился по огромному дому даже в последние дни ее жизни. После смерти ее дремлющее тело заставило комнату замолчать. В тишине я стоял, глядя через сетчатую дверь на проезжающие мимо машины и тракторы, их быстротечность была удобной гарантией основ: мы никогда не одиноки, и все умирают.

Теннесси может слушать истории этих людей, которых она никогда не встретит, но дом и его бывшие обитатели остаются для нее несуществующими воспоминаниями, простыми мифами. Никакие вещественные доказательства не связывают ее с этим местом; у нее нет причин заботиться о его существовании или слышать о нем. Не задумываясь, моя семья удаляет этот дом из памяти поколений, уничтожая любое значение, которое он мог иметь, вступая на путь забвения.

Братья оставили это место таким, каким оно существовало много лет — пустым, затхлым, очищенным от теплой крови, которая раньше циркулировала по нему. Виноград пророс сквозь разбитые окна. На полу были влажные пятна и пятна от бесчисленных протечек в крыше. Стены были покрыты смесью разорванных обоев и черной плесени. За стенами множились жуки и сверчки. Затем его сожгла добровольная пожарная команда Окфилда.

Большинство людей, когда-либо живших в этом доме, были мертвы. Мой отец и дядя уехали здоровыми и одинокими, готовыми жить. Теперь тело моего отца носит кардиостимулятор и сорок пять лет ежедневного употребления алкоголя; его брат-близнец — уши испорчены во Вьетнаме, колени крошатся за десятилетия вождения грузовика Agway — ждет новую почку. Как и дом, они не могут избежать старения и ветхости слишком долго. Что до остальных — родителей, которые их вырастили, братьев и сестер, которые делили ужины, ссоры и четыре стены дома, — они похоронены в Окфилде, Питтсбурге, Рочестере и Эльбе. Простые лопаты закапывали людей; экскаватор закопал дом.

* * * * *

Через несколько лет после моего обучения плаванию пришло время моему брату учиться. К этому времени я уже мог принимать участие в инструктаже. Я смеялся над тем, как глупо он выглядел, как его маленькие, яркие руки хлопали по окружающей воде. Ушли мои собственные мысли о том, сколько боли я чувствовала от глотка воды, как мне было стыдно за то, что я плачу и кричу, как сильно я жаждала мести. Мой брат был так же беспомощен, как и я, его лицо исказила странная плачущая ухмылка.

В возрасте двадцати одного года мой брат прыгнул с крыши здания, сломав большую часть хрупких частей тела. Его кости разлетелись на множество частей; нервные окончания и воспоминания стерты. Когда скорая помощь приблизилась, в ушах засвистела кровь, и звук был таким же непредсказуемым, как детский крик. Он держал веки закрытыми от боли и злобы, все его тело напряглось, путешествуя, оскорбленное. Он обнаружил, что нельзя научиться летать так же, как научиться плавать.

Когда он прыгал с крыши, он не размышлял о том, как принцип неопределенности утверждает, что мы не можем в одно и то же мгновение узнать, где в пространстве находится частица и как быстро она движется. Он не думал о том, что падающие звезды — это не звезды, а просто забытые спутники, входящие в атмосферу и распадающиеся на части. Он не задавался вопросом, какая аксиома важнее: аксиома параллелей Евклида или более современная аксиома выбора. Вместо этого он был сыт метамфетамином и думал, что его никто не любит.

Падая, он, возможно, понял, что люди способны отказаться от известного настоящего ради неопределенного будущего. Чего он, возможно, не знал, так это того, что переживет падение, что какое-то время он будет неподвижен, пока его скелет срастается вокруг постоянных стальных стержней, что ему предстоят месяцы скуки и болезненной терапии, что, когда он будет сидеть за компьютером в течение часов и печатая подробные сообщения в интернет-чатах, он встречал свою будущую жену. Его жестокая встреча с темной и непроницаемой поверхностью стала семенем, из которого выросла семья из пяти человек и его собственный небольшой бизнес.

* * * * *

«Вы не возражаете, если мы пойдем длинным путем?» — спросил я, хотя Кристин и не отличала короткий путь от длинного. Мы ехали в Буффало на репетицию свадьбы моей сестры. Времени было предостаточно, торопиться некуда. Я позаботился о том, чтобы мы уехали пораньше, чтобы я мог проехать по дорогам, по которым давно не ездил.

«Конечно, почему?»

«Я хочу кое-что проехать и посмотреть». Мой отец рассказал мне, что случилось с домом моих бабушки и дедушки на Молтби-роуд, но мне нужно было увидеть это своими глазами. Я провел так много времени в этом доме, что не поверил, что его больше нет. Мне показалась интересной история об исчезновении дома: пожарная команда специально подожгла его, чтобы люди могли попрактиковаться в том, что делать, когда это имеет значение, могли проползти сквозь дым в полном снаряжении и работать в такую ​​сильную жару.

Кристин никогда не видела дом на Малтби-роуд, хотя он все еще стоял в начале наших отношений. Мы погрузились в изучение того, как мы вдвоем подходим друг другу. Мне не пришло в голову упомянуть отдаленный семейный дом Рэмси, расположенный в пяти штатах отсюда. Она так и не узнала, как называется дорога и какое значение она может иметь для меня, для нее самой или для Теннесси. Она не встречалась с отцом моего отца и не могла угадать его имени, но могла выбрать его из ряда белых стариков. У моего отца такие же черты, как у отца: линия подбородка, лоб, уши, карие глаза. Даже с моими зелеными глазами мое лицо следует тому же курсу. Единственное, что выделяет меня, — это мои густые волосы; и мой отец, и дед облысели задолго до сорока.

Пока мы ехали, по обеим сторонам пути стояли незнакомые новые дома. Я знал, что мы были близко, но незнакомое заставило меня задуматься, не прошли ли мы то место, где раньше стоял дом. Я узнал прежнее местонахождение дома только после того, как взобрался на пологий холм с небольшим мостом внизу. Оранжевые и черные предупреждающие знаки на каждом углу обозначали сужение тротуара у моста. Когда я увидел мост, я понял, где мы находимся. Я нашел неровный каменистый выступ на месте подъездной дорожки, а теперь голый участок земли, используемый как место для разворота тракторов и прикрепления орудий. я ничего не узнал; все равно смотреть было не на что. Годы вспашки и дискования стерли в порошок все остатки обугленного дома.

«Это он?»

«Да, раньше здесь был дом».

Мы не задержались и не вышли из машины. Объясняя, как это выглядело раньше, я пытался передать образ мальчишек, играющих в огромном дворе и скользящих по берегу ручья, чтобы услышать наше эхо под мостом, и ловящих раков маленькими стеклянными баночками. Я подумал про себя о том, что ручей под мостом был неглубоким и полон массивных сплющенных камней, торчащих из воды, как вершины скал были сухими и блестящими, как обнаженные черепа плохо закопанных великанов.

* * * * *

Напротив дома моего отца три вороны отбивались от ястреба в остатках живой изгороди. То, что раньше было несколькими небольшими полями, разделенными деревьями, камнями и ежевикой, теперь превратилось в один объединенный и продуваемый ветром кусок земли. То, что когда-то было тракторными и пешеходными тропами внутри живой изгороди, теперь просто другие части этой земли, этого монотонного поля чего бы то ни было.

Ястреб ухватился за кусок неба. Я видел, как хлопают вороньи крылья, представляя, как щелкают кости в суставах, полые и хрупкие, созданные только для полета. Когда мы сидели на крыльце, их низкое ворчащее карканье летело по воздуху к нам, земля под птицами все еще была темно-оранжевой и блестела после недавней глубокой вспашки. Кристин спросила меня, о чем я думаю.

«Я пытаюсь просто смотреть и ни о чем не думать, но названия птиц из семейства вороньих продолжают лезть в мою голову».

«Птичий ботаник». Она рассмеялась, наблюдая, как я смотрю мимо воробьев, цепляющихся за провисшие линии электропередач вдоль дороги.

«Corvidae», — произнес я. «Вороны, сойки, вороны и сороки. Мусорщики и обязательные оппортунисты.

«Я люблю тебя». Она посмотрела на ворон. Был конец мая, и трава во дворе зеленела. На деревьях размножались листовертки и японские жуки. Вдоль края дороги росла молочая, тонкая и бледно-зеленая, как спаржа. Позже тем же вечером мы говорили о том, чтобы завести еще одного ребенка, пока Теннесси спала между нами.

* * * * *

Кровь, капающая в унитаз, превратилась из тускло-коричневой в ярко-красную. Кристин думала, что у нее может случиться выкидыш, и я подумал, что мог бы знать, каково это. Но я не мог знать. У меня не было равных оснований, чтобы испытать это. Я никогда не терял часть своего физического существа. То, что Кристин чувствовала, было биологическим расщеплением потенциального человеческого существа, нашего потенциального ребенка.

Кристин позвонила в родильный дом, чтобы поговорить с акушеркой.

«Я на одиннадцатой неделе беременности и думаю, что у меня может быть выкидыш. Я хочу узнать, что мне делать, какие у меня есть варианты». Она положила трубку, сказала, что перезвонят.

Она посмотрела на меня. «Могло быть и хуже. Я могу умереть».

Ты умираешь, подумал я. Я умираю. Этот новый ребенок умирал или уже умер. Кристин выгнула спину с сильным выдохом. «Хорошо, это официально судороги. Я больше не могу это отрицать».

*

Плод был размером со шмеля, серый и липкий, с маленькими черными глазками, как мак. Мы могли видеть ребра, конечности, череп в начальной стадии формирования. Все произошло быстро; У Кристин отошли воды, и они оказались на ее прокладке. Все еще в шоке, мы смотрели на него и выражали свое изумление его чертам, его внешнему виду.

Созерцание плода в наших руках было потусторонним, фальшивым, абсурдным. Мы перешли от чистого удивления к признанию потери. Мы знали, что этот ребенок никогда не вернется, и, что еще хуже, должны были сказать Теннесси, что этот ребенок никогда не вернется. Она понимала концепцию вчерашнего дня, но не концепцию утраты. Для нее время по-прежнему является чем-то распутанным, а не распутанным, накоплением. Все, каким бы незначительным оно ни было, нужно помнить.

«Должны ли мы его закопать?»

«Конечно, надо похоронить».

Мы взяли лопаты из нашего сарая и молча вышли во двор. Из черенков и сохраненных семян мы позже посадили над местом захоронения дикую мяту перечную и солнечник. Оба растения продолжают расти безудержно.

Примечание редактора: более ранняя версия Maltby Road первоначально появилась в Profane Journal.

Трейс Рэмси является лауреатом премии Совета искусств Северной Каролины в области прозы в 2017–2018 годах  9 0034 Profane Journal  Приз за документальную литературу, Приз Алекса Олбрайта за творческую документальную литературу 2016 года от  Литературное обозрение Северной Каролины , Премия Эллы Фонтейн Пратт для начинающих художников 2015 года в области литературы, а в 2015 году участвовал в научно-популярной литературе на конференции писателей хлеба . Недавние публикации Трейса включают эссе и стихи в Profane Journal , At Length Magazine , Hippocampus Magazine, concīs, North Carolina Literary Review, Anatolios Magazine и Я не знаю, как вам помочь, журнал-сборник от Pioneers Press. В 2014 году первая книга Трейса – антология журнала  Quitter (Quitter: Good Luck Not Dying)  – была опубликована издательством Pioneers Press. В 2017 году за ним последовал All I Want to Do is Live , также от Pioneers Press.